Книга Белые трюфели зимой - Н. Келби

— Ничего, она приедет! — уверял его Ритц, но Дельфина не приезжала. Мало того, они с Эскофье стали ссориться каждый раз, как он приезжал домой.

— Да я просто больной становлюсь, стоит мне об этом Лондоне подумать! — говорила Дельфина. — Я уже с утра ни есть, ни пить не могу, как только вспомню об этом городе.

— Как может мысль о городе сделать кого-то больным? — удивлялся Эскофье.

— Там нет моря. И люди там какие-то бледные, как тесто.

— Люди там очень добрые. А сам город просто восхитительный.

— В Монте-Карло нет налогов. Тут невозможно просто так потерять свой дом.

— Но содержать два дома слишком накладно!

Через некоторое время Эскофье догадался: скорее всего, жена не хочет ехать в Англию из-за Сары. Сара Бернар тогда очень много времени проводила в Лондоне, и если они встретятся, может возникнуть довольно неловкая ситуация. Дельфина знала, что Эскофье и Сара когда-то были любовниками, и ей было, безусловно, неприятно то, что и все эти годы они оставались близки. И действительно, когда Эскофье пытался защитить Сару от обвинений в аморальности, это каждый раз вызывало у его жены одно лишь раздражение.

— Но она родила ребенка, не имея мужа!

— Зато она обожает своего сына и с нежностью о нем заботится, как, впрочем, и о своей матери, и о младшей сестре.

— Но она носит мужскую одежду!

— Она мне однажды сказала: «Я настолько естественна, что предпочитаю быть в мире и со своей совестью, и с Господом Богом», — ответил на это Эскофье.

— Ну, знаешь, если нужно объяснять людям, какая ты естественная, что же тут естественного?

Собственно, и прежде, еще до того, как Эскофье уехал и стал работать в «Савое», Сара была в их отношениях настоящим камнем преткновения. Когда международная пресса обвинила Бернар в том, что она устраивала оргии во время своего тура по Америке — в частности, имелся в виду чисто мужской ужин, организованный в «Дельмонико» издателем газеты «Нью-Йорк Геральд», — Дельфина назвала это «работой на публику» и «саморекламой», облегчающей продажу билетов на спектакли. Эскофье все эти слухи казались весьма туманными и запутанными.

— Все светские женщины вернули свои билеты в кассу. Но Сара никогда не стала бы компрометировать свое искусство подобной «работой на публику», как ты выражаешься.

— Нарушение общественных законов — вот ее главное искусство!

— А разве нарушение общественных законов — это не одна из форм поэтического самовыражения?

После этого Дельфина целую неделю с ним не разговаривала.

И все же, когда Сара вышла замуж за Аристида Дамала, Дельфина, похоже, немного смягчилась и стала лучше относиться к сопернице. Пресса изобиловала фотографиями молодых супругов.

— Они выглядят счастливыми, — говорила Дельфина. — Верно?

И Эскофье приходилось соглашаться. Дамала был прекрасен, как ангел, и на двенадцать лет моложе Сары. Дипломат, ставший актером. «Этот древнегреческий бог — поистине мужчина моей мечты», — заявила Сара, и все это высказывание цитировали.

— Возможно, ее устраивает быть мадам Дамала.

К несчастью, Дамала оказался наркоманом-морфинистом, и вскоре пресса уже начала всячески цепляться к знаменитой паре, а один журнал даже опубликовал карикатуру на Бернар: актриса держала Дамала как марионетку, управляя его руками и ногами.

«Я превратила его в монстра, — говорила она позднее Эскофье. — Он так хотел, чтобы я взяла его фамилию и стала мадам Дамала. Но я не смогла себя пересилить, а он не смог перенести моего отказа».

Через три недели после их свадьбы Дамала куда-то исчез и через несколько дней объявился в Брюсселе в обществе какой-то девицы, первой из множества проституток и любовниц, с которыми Саре Бернар пришлось впоследствии делить мужа. А газеты старательно и любовно описывали все похождения Дамала и все его измены. Когда у него от другой актрисы родился ребенок — это была третьестепенная актрисулька, игравшая исключительно мелкие, проходные роли, ибо основная ее «роль» заключалась в том, чтобы без перебоев снабжать Дамала героином, — Сара пригрозила утопить младенца в Сене.

С появлением каждого нового кричащего заголовка в газетах Дельфина вела себя все тише и все реже критиковала Сару. И правда, трудно было упрекнуть в чем-то эту актрису как жену. Даже после того, как они с Дамала официально развелись, Сара несколько раз принимала мужа обратно. Она ставила спектакли специально для него и играла в них вместе с ним, она купила ему театр и даже порой отказывалась от выступлений, не оставляя попыток вынянчить его, вернуть к здоровому образу жизни.

Но под конец Дамала уже ничто не могло спасти.

За несколько месяцев до того, как Эскофье перебрался в Лондон, Дамала был найден мертвым. Он умер от передозировки морфина и кокаина.

Когда у Сары спросили, что она по этому поводу думает, она сказала: «Что ж, тем лучше», пояснив, что отныне ее супруг наконец-то избавлен от столь жалкого существования. Но таким был лишь ее публичный ответ. А втайне она официально сменила фамилию на Дамала, как того хотел когда-то ее Аристид, и больше года носила траур.

— Возможно, любовь и есть самый страшный наркотик на свете, — сказал жене Эскофье.

И это было именно то, чего Дельфина боялась более всего: полной капитуляции перед этим «наркотиком». Именно поэтому она и не могла заставить себя поехать к мужу в Лондон. Она пыталась объяснить это ему, но он, похоже, не понимал. В Монте-Карло у нее был дом — полная чаша; там вместе с нею жила вся ее семья — не только ее собственные дети, но и ее сестры со своими семьями, а также ее мать и тетки. Там она чувствовала себя частью чего-то большего — она управляла всей этой просторной виллой «Фернан», где все и каждый зависели от нее. Где все крутилось вокруг нее. Где у нее был собственный мир, ею самой и созданный.

— Я никого в Лондоне не знаю, кроме тебя.

— А тебе нужен кто-то еще?

— Я сама прежде всего.

Через некоторое время Эскофье обнаружил, что почти перестал есть. Глядя на тарелку со сладкими розовыми креветками, или с телячьими ребрышками в черносмородиновом соусе, или даже с куском простой жареной утки, он думал: «Я подожду, когда приедет Дельфина». Даже во время воскресных обедов с Ритцем, его женой Мари и их детьми Эскофье замечал, что ест крайне мало и думает лишь о том, как замечательно будет, когда приедет Дельфина с сыновьями, и как прекрасно тогда обе семьи смогут вместе проводить воскресные дни, пируя под каштанами.

Под конец первого года пребывания Эскофье в Лондоне туда приехала Сара — по-прежнему в трауре, — чтобы «присматривать», как она выразилась, за переводом на английский язык пьесы Викторьена Сарду[98]«Федора».

Сара и Эскофье устроились за столиком в глубине так называемого американского бара в «Савое». Для него это было время как раз между только что закончившимся обслуживанием ланча и подготовкой к обеду. Она пила шампанское. Он посматривал на часы.