Книга Столкновение с бабочкой - Юрий Арабов

Приложив ухо к ажурной решетке, Алиса стала слушать то, что происходит в гостиной.

Ленин вошел в своем тяжелом драповом пальто, годном на все случаи жизни. Отдал его слуге, потер замерзшие руки. В его короткой бородке клинышком государь заметил первую седину и несколько снежинок, которые не успели растаять.

– А где же черная икра? – спросил Ильич, поглядев на пустой стол. – У вас же должна быть черная икра? Или я ее недостоин?

– Мне показалось неловким выставлять ее перед вами. Вы же хотите жить со своим народом и так же просто?

– А вы? Что вы хотите, хотелось бы узнать?

Ленин подошел к зажженному камину и начал греть возле него руки.

– Я хочу лишь всеобщего блага.

– Ну, батенька, ишь куда вы закинули… Этого хотел и Робеспьер. А чем кончил?

Ильич приложил свой лоб к кирпичной кладке.

– Сильно замерзли? – поинтересовался государь, игнорируя сентенцию о Робеспьере. – Хотите, вам разотрут спиртом ступни ног?

– Ни в коем случае. Что я скажу в Совнаркоме? Что у царя мне натерли ноги, а потом оторвали?..

Боже мой, какой моветон! – подумала Алиса, припав ухом к отверстию вентиляционной шахты. – А еще дворянин!.. Впрочем, какой он дворянин? Всего лишь во втором поколении. Его кровь не успела облагородиться. И мы все – заложники дурной крови.

Выглядел он неважно. После перенесенного покушения председатель Совнаркома стал серее обычного и хоть мог еще искрить, словно бенгальский огонь, но воздух постепенно выходил из него, словно из проколотой велосипедной камеры.

– Ну а чаю хотя бы вы попьете? – спросил государь.

– Только не пролетарского.

– А что это такое – пролетарский чай?

– Без заварки. В лучшем случае на еловых шишках.

– Шишек у меня нет, – сказал Николай. – Но с этого и может начаться ваше буржуазное перерождение. Сначала английский чай, а потом столовые приборы из чистого золота.

– Кстати, о буржуазности я и приехал с вами поговорить.

Александра услыхала, как слуга ставит на стол разогретый самовар. А мне бы недурно туда пойти, – пришло ей в голову. – На правах хозяйки дома.

– Мы полностью пересмотрели свою точку зрения на социализм, – пробормотал Ильич, принюхиваясь к кипятку.

– Этого я и боялся, – ответил Николай Александрович.

– И зря. Вам не надоела тотальная бедность?

– Бедность дисциплинирует, – ушел государь от ответа. – Бюрократию, во всяком случае. В бедности есть что-то трезвое и искреннее… И кто это «мы»?

– Мы… это партия большевиков, – сказал Ленин, отводя глаза.

И соврал. Об этом пересмотре знали пока лишь два человека – царь был третьим.

– И что же теперь? Вы национализируете жен или будете расстреливать только по пятницам?

– Вы касательно ипатьевского дома? Я к этой расправе не имею ни малейшего отношения, – отрезал Владимир Ильич.

Это была его любимая тактика – черную работу сваливать на других, а потом выходить во всем белом: вы брали германские деньги, а не я! вы экспроприировали тифлисский банк, а не мы ! – и попробуйте, докажите обратное!.. И в самом деле: после его смерти не найдут никаких материальных средств – ни накоплений, ни имущества. А Надежда Константиновна будет жить с его сестрой в полупустой казенной квартире с дощатым полом…

…Ленин совладал со своим раздражением. Только голова заболела и ладони стали липкими. Пусть говорит, тиран, про ипатьевский дом, собака лает – ветер носит… Ведь письменных распоряжений о казни не было. А про остальное спрашивайте у безумного Феликса.

К столу вышла императрица в фиолетовом платье. Обмахиваясь веером, посмотрела через лорнет на Ульянова, как смотрят через лупу на навозного жука. Неохотно протянула ручку, разрешая поцеловать. Гость приподнялся со стула. Приложиться или не приложиться? – пронеслась в голове летучая мышь. Не поцеловать! – приказал кто-то суровый изнутри. И Ленин тихонько пожал протянутую ладонь, как пожимал бы руку Инессе Арманд или любому члену партии.

– Что? – тревожно спросил государь у жены.

– Вы, наверное, будете играть в фанты? – спросила Алиса, близоруко щурясь.

На лице Николая Александровича изобразилось тревожное изумление… Больше коммунистов он боялся только своей жены.

– В некотором смысле, – согласился Ленин, галантно поддерживая беседу. – Да! Фанты…

Она не собиралась отступать и решила идти до конца. Вынула из волос заколку и положила перед собой на стол.

– Твоя вещь, Ники! – приказала Александра Федоровна.

Ленин коротко хохотнул. Шумно отпил чуть остывший чай из своей чашки.

– Гражданин Романов… поддержите супругу в ее начинании.

Николай Александрович, стиснув зубы, отдал императрице мундштук.

– Вы? – сказала Алекс, не рискуя назвать гостя по имени.

– А мне нечего дать… Разве что…

Порывшись в кармане, Ильич вытащил маленькую красноармейскую звезду и положил на стол.

Алиса встала, взяла с подоконника гостиной шкатулку и спрятала туда предложенные вещи.

– Валерьян Викентьевич, – позвала она слугу из коридора. – Вы нам нужны!

– Так что же вы пересмотрели в социализме? – спросил государь, пользуясь тем, что супруга отошла от них на метр.

– Какой социализм? Мы сейчас в фанты играем! – оборвала его Алекс.

На пороге появился старый камердинер, любивший говорить бессмысленные и звучные слова. Александра Федоровна передала ему свою шкатулку.

– Закройте глаза и тяните любую вещь!..

Камердинер вытащил маленькую звезду.

– Сарданапал! – произнес он, морщась.

Алиса демонически рассмеялась.

– Очень хорошо! Вам известно правило фантов? Теперь вы обязаны выполнить любое мое желание.

Ленин с вопросом посмотрел на государя, тот еле слышно вздохнул.

– Решение принято коллегиально. Просите, – разрешил председатель Совнаркома.

– Скажите мне откровенно… Только не увиливайте… Глаза в глаза, – Алиса села напротив и взяла руки Ленина в свои. – Когда вы оставите всех нас в покое и уберетесь в геенну огненную, откуда вылезли?

Она обворожительно улыбнулась, пустив в ход все свое женское обаяние. Муж нервно дернулся и, достав папиросу из портсигара, начал жевать кончик, не закуривая.

– Геенну огненную я отменил. Специальным декретом Совнаркома, – спокойно сказал Ильич.

– А что же тогда осталось?

– Эксплуататорские классы, интеллигенция… От нее мне и досталась пуля, – он потрогал свою шею, которая гнулась с трудом.