Книга Переплетчик - Эрик Делайе

Это и есть первая правда, вдруг поняла Анна. Их знакомство и обнаружение этой связи — вот она, правда, перед ней, лежит на тарелке, бери и ешь. Только Анна немного запуталась в этих третях: то ли за треть правды можно считать их встречу, а за вторую — сегодняшнее открытие, то ли это в сумме одна треть, а вторая ещё не наступила. Анна так задумалась над своим сном и его математическими последствиями, что не сразу сообразила, что Шарль уже вернулся в кабинет и стоит теперь около неё, а в руках у него несколько пластин-штампов. «Вот», — сказал он.

Анна взяла один из штампов — самый верхний, с выгравированным портретом матери с первого форзаца. «Это она, моя мать». — «Сколько ей здесь?» — «Не знаю, лет шестнадцать, видимо». — «Вы не знаете этого портрета?» — «Знаю, он есть в доме моего отца, раньше он висел на стене, теперь хранится у него в кабинете, это набросок, и она здесь сама на себя не похожа». — «А какой она была на самом деле?» — «Если честно, не знаю, потому что никогда не видела её иначе как на портретах». — «Она умерла, когда вы были маленькой?» — «Она умерла, рожая меня». — «Я очень сожалею». — «Не стоит, я всё равно никогда не скорбела по ней, поскольку не знала её; давайте лучше поговорим о вас». — «Я маленький человек». — «Нет, по-моему, вы большой человек, вы умеете и знаете гораздо больше, чем мы в своих дворцах и золоте». — «У вас либеральные взгляды». — «Видимо, да, таков мой отец, такова и я». — «Вы сочувствуете республиканцам?» — «Было бы кому сочувствовать, Людовик удавил их на корню». — «Вы рассуждаете… Слишком разумно для столь юной девушки? Если мне будет позволено так выразиться». — «Позволено, почему же нет; да, видимо, я в какой-то степени опережаю свой возраст; скажите, господин де Грези, а сколько лет вы занимаетесь переплётным делом?» — «Сколько себя помню, отец обучал меня с детства». — «Он тоже был переплётчиком?» — «Да, обычно цеховое мастерство передаётся по наследству». — «Как интересно, я крайне мало знаю обо всём этом, о цехах, о мастерах, о нравах ремесленников». — «В большинстве своём это или малоинтересные технические подробности, или цеховые тайны, поэтому об этом мало кто что-либо знает из сторонних людей». — «А если я прикажу рассказывать?» — «Я расскажу то, что смогу, но есть вещи, которые существуют только внутри цеха; так или иначе они не слишком интересны, потому что в основном преследуют цели экономического характера, скучная бухгалтерия и ремесленные секреты». — «Мне кажется, ремесленные секреты — это очень интересно». — «Для ремесленника, который ежедневно занимается своим делом и досконально его знает».

Здесь нам, уважаемый читатель, стоит прервать диалог Анны-Франсуазы и Шарля, поскольку он становится скучен. Вам будет достаточно знать, что беседовали они в течение столь длительного времени, что Анна совершенно забыла о портном (к которому так и не заехала) и о служанке (которая чуть не окочурилась от скуки, хотя успела за время беседы обыскать все более или менее доступные комнаты в надежде чем-нибудь поживиться — и в итоге стащила небольшую книжечку в переплёте, украшенном драгоценными с виду камнями, впоследствии оказавшимися простыми стекляшками).

Анна поняла, что нужно уходить, когда стало темнеть. Она не ела, не ходила в туалет, не отрывала взгляда от Шарля и его книг в течение более чем шести часов, и он тоже, как ни странно, ни разу за это время не выказал никакого желания прекратить беседу. В ходе разговора они совершенно забыли о предлоге, под которым Анна вообще посетила переплётную мастерскую — выбор книги для переплетения. И вдруг всё оборвалось — Анна поняла, что время позднее, и теперь придётся объяснять мужу, почему она была в городе так долго и при этом не побывала у портного, и хотя де Торрон совершенно спокойно воспримет любое объяснение, сам факт необходимости последнего казался Анне неприятным. Кроме того, следовало как-то оправдаться перед Жанной, видимо, заснувшей уже в одной из нижних комнат, впрочем, такова её работа, быть служанкой не так и просто, никто не обещает лёгкой жизни.

«Нужно уходить», — сказала Анна и тут же почувствовала голод вкупе с желанием посетить уборную комнату, но она не могла сказать о последнем Шарлю, да и упоминание о первом звучало бы как упрёк, причём вполне заслуженный, и потому Анна-Франсуаза более ничего не произнесла вслух. «Я подарю вам книгу», — сказал Шарль. «Какую?» — «„Любовные стихи к Кассандре“ Ронсара[96], вы, видимо, читали их». — «Я не помню уже, право слово, я так много читала». — «Ничего, даже если читали, это прекрасная книга, её можно читать снова и снова, но главное здесь — не книга, а переплёт, он сделан вот этими руками, вот в этой мастерской». — «Тогда этот подарок вдвойне ценен для меня». — «Примите эту книгу — и не забудьте подумать о том, какую книгу я мог бы переплести лично для вас».

Она улыбнулась, и он улыбнулся в ответ, и когда он передавал ей книгу, их руки на секунду соприкоснулись, и она подумала, что это электричество, разряд проскочил между ними, а он ничего не подумал, так как не знал, что такое электричество, но почувствовал, в общем, то же самое, хотя и не мог описать это правильным словом. «Я должна дать вам что-нибудь взамен». — «Не стоит, вы и так наградили меня своим присутствием». — «Но всё же, примите в знак моего расположения эту перчатку», — и она стянула бежевую ткань с правой руки, обнажив белую, в веснушках руку, и подала перчатку ему. Он принял её благоговейно и спросил: «Как же вы в одной перчатке?» — «Скажу, что порвала или испачкала, да никто и не заметит, что я потеряла перчатку, муж мой совершенно не обращает на меня внимания, по крайней мере, когда я не требую этого от него, а требую я весьма нечасто». Шарль улыбнулся, пряча перчатку в карман, а Анна стянула вторую — для симметрии, но ему не отдала, а спрятала где-то в складках пышного платья. Он открыл ей дверь, и она стала спускаться вниз по лестнице, и крикнула по дороге: «Жанна! — Служанка появилась, несколько растрёпанная и с отпечатком структуры дерева на левой щеке, так как она заснула, чего и следовало ожидать, уронив голову на кухонный стол. — Мы едем, — сказала Анна, — иди буди кучера или ищи его, если он за время ожидания куда-нибудь ушёл». Служанка исчезла за дверью, Анна пошла следом и обернулась к Шарлю.

«Я заеду к вам ещё раз, — сказала она, — мне кажется, мы не завершили наш разговор». — «Да, конечно». — «И я напомню о вас моему отцу». — «Да, мадам». Она подала ему руку, и он склонился над ней, задержав губы чуть дольше положенного. Кучер уже открыл дверь для Анны, Жанна стояла рядом в ожидании, и герцогиня, с трудом оторвав взгляд от переплётчика, исчезла в карете. Шарль провожал взглядом удаляющийся экипаж и думал о том, что эта женщина отличается от других. Другие предназначены лишь для того, чтобы после смерти снять с них кожу и использовать её для переплёта. Эту женщину он хотел живой и хотел — любить.

Глава 3

МЕЖДУ ПОРОХОМ И ПУЛЕЙ

Если для Шарля ситуация во многом была нейтральна — или даже в определённой степени благополучна, то Анна-Франсуаза попала в пренеприятнейшее положение. Шарль мог воспылать страстью к женщине, стоящей гораздо выше его на социальной лестнице, и, в общем, не пострадать от этого, поскольку сердце можно затолкать в самый угол, чувства не слишком трудно придавить разумом. Так или иначе он просто не мог себе позволить навещать Анну или навязываться её отцу — и тем более мужу. Анна же спокойно могла навещать переплётчика, а если возможность и желание сплетаются в единое целое, ничто уже не может остановить влюблённую женщину. Анна сознавала, что уже первый её визит на улицу Утраты вызвал бы справедливые подозрения у более внимательного мужа, что уж говорить о последующих, если таковые состоятся. Но Анна отгоняла подобные опасения прочь. Она хотела ещё раз увидеться с Шарлем, и ещё раз, и ещё, и так — пока не надоест. Никогда, никогда не надоест, говорила она себе.