Книга Три солдата - Джон Дос Пассос

Перед домом, в котором стояла рота, Эндрюс встретил нового старшего сержанта, худого человека в очках, с маленькими усиками, напоминавшими по цвету и виду скребницу.

– Вам письмо, – сказал старший сержант. – Посмотрите-ка на новый список дежурных по кухне, который я только что вывесил.

Письмо было от Гэнслоу. Эндрюс прочел его при бледном свете, с улыбкой удовольствия вспоминая беспрерывные, тягучие рассказы Гэнслоу о далеких местах, где он никогда не был; вспомнил человека, который ел стекло, и полтора дня, проведенные в Париже.

«Энди, – гласило письмо, – я нашел наконец зацепку: 15 февраля в Париже начинаются лекции. Немедленно заяви своему начальнику, что ты желаешь изучать что-нибудь в Парижском университете.[49]Нагороди турусов на колесах – сойдет! Пусти в ход всевозможные связи. Нажми на сержантов, лейтенантов, их любовниц и прачек.

Твой Гэнслоу».

С бьющимся сердцем Эндрюс помчался за сержантом, пролетев в своем возбуждении мимо лейтенанта, не отдав ему чести.

– Эй, послушайте! – прорычал лейтенант.

Эндрюс отдал честь и вытянулся неподвижно во фронт.

– Почему вы не отдали мне честь?

– Я торопился, сэр, и не заметил вас. Я шел по очень спешному делу роты, сэр.

– Помните, что вы все еще служите в армии, хотя перемирие и подписано.

Эндрюс отдал честь; лейтенант ответил, быстро повернулся на каблуках и пошел дальше.

Эндрюс нагнал сержанта.

– Сержант Коффин! Можно мне поговорить с вами минуту?

– Я чертовски спешу!

– Не слыхали ли вы чего-нибудь о том, что из армии будут посылать студентов в здешние французские университеты? Какая-то затея ХАМЛ.

– Не может быть, чтобы это распространялось на мобилизованных. Нет, не слыхал ни слова. Хотите опять учиться?

– Если будет возможность, кончить курс.

– Вы студент? Я тоже. Ладно, я скажу вам, если получу на этот счет распоряжения. Я думаю, что все это вздор.

– Пожалуй, вы правы!

На улице была серая мгла. Терзаемый сознанием бессилия, волнуемый отчаянием и возмущением, Эндрюс поспешил обратно к зданию, где была расквартирована его рота. Он опоздал к обеду. Серая улица была пустынна. Из окон тут и там струился красноватый свет, отбрасывая длинные прямоугольники на противоположную стену.

– Черт возьми, если ты мне не веришь, спроси у лейтенанта! Послушай, Тоби, кому пришлось больше понюхать пороху – нам или этим проклятым саперам?

Тоби как раз входил в кафе – высокий человек с лицом бульдога и шрамом на левой щеке. Он говорил торжественно и скупо, с южным акцентом.

– Полагаю, что так, – был весь его ответ.

Он уселся на скамью рядом с говорившим, который продолжал с горечью:

– Уж надеюсь, что полагаешь… Черт возьми, вы только канавы рыть горазды!

– «Канавы рыть»?! – Сапер стукнул кулаком по столу. Его худое желчное лицо раскраснелось от раздражения. – Уж, кажется, мы и вполовину не выкопали столько канав, как пехота… А если приходилось, так, во всяком случае, не мы заползали в них и не прятались там, как проклятые кролики, распустив хвосты.

– Ваши молодчики не очень-то любят близко к фронту подходить.

– Как проклятые зайчишки, распустив хвосты! – воскликнул сапер с желчным лицом. – Разве не так? – Он обвел взглядом комнату, ища одобрения.

Скамьи за двумя длинными столами были заняты пехотинцами, сердито смотревшими на него. Заметив вдруг, что у него нет поддержки, сапер понизил голос:

– Я согласен, конечно, что пехота чертовски полезна. Но где бы вы были, ребята, без наших молодцов, которые натягивали для вас колючую проволоку?

– В Аргоннском лесу никакой колючей проволоки и в помине не было. На кой шут тебе колючая проволока, когда ты наступаешь?

– Послушайте… Я ставлю бутылку коньяка за то, что моя рота понесла больше потерь, чем ваша!

– Принимаю, Джо! – сказал Тоби, внезапно обнаруживая интерес к разговору.

– Ладно, – идет!

– У нас было пятнадцать убитых и двадцать раненых! – торжествующе объявил сапер.

– А как раненых-то? Тяжело?

– А вам на что? Ставьте коньяк!

– Черта с два! У нас тоже было пятнадцать убитых и двадцать раненых. Разве не так, Тоби?

– Полагаю, что так, – сказал Тоби.

– Разве не верно? – спросил первый, обращаясь ко всем присутствующим.

– Еще бы, правильно, черт возьми! – раздались голоса.

– Ну, значит, выходит ничья, – сказал сапер.

– Нет, не выходит, – возразил Тоби. – Припомни-ка своих раненых. Тот, у которого будут самые тяжелые раненые, получает коньяк. Разве не ясно?

– Правильно.

– У нас семерых уже домой отправили, – сказал сапер.

– А у нас восьмерых, правда?

– Правильно! – раздалось в комнате.

– А куда ваши были ранены?

– Двое были слепы, – сказал Тоби.

– Черт, – сказал сапер, вскакивая на ноги, как будто взял взятку в покер. – А у нас одного отослали домой без рук и без ног, а трое ребят нажили туберкулез от газа.

Джон Эндрюс сидел в углу комнаты. Он встал. Что-то заставило его вспомнить о человеке, с которым он познакомился в госпитале и который рассказывал ему про жизнь, способную закалить парня. «Проснешься этак в три часа и вскочишь с постели, бодрый, как кошка…» Он вспомнил, как болтались пустые темно-оливковые штаны, свешиваясь со стула.

– Это что! Одному из наших сержантов будут новый нос приделывать!

Темная деревенская улица была вся изрезана глубокими грязными рытвинами. Эндрюс бесцельно бродил взад и вперед. Кроме этого кафе есть еще только одно. Там будет точь-в-точь то же, что и здесь. Он не мог вернуться на унылое гумно, где спал. Было еще слишком рано, чтобы лечь. Вдоль улицы дул холодный ветер, и небо было полно неясного движения темных облаков. Полузамерзшая грязь прилипала при ходьбе к его ногам; он чувствовал, как вода проникает в сапоги. Против домика ХАМА в конце улицы он остановился. Постояв минуту в нерешительности, он слегка рассмеялся и пошел кругом к задней стене строения, где была дверь в комнату представителя ХАМА. Он постучал два раза, в слабой надежде, что ответа не будет. Визгливый высокий голос Шеффилда произнес: