Книга Шарлотта Маркхэм и Дом-Сумеречье - Майкл Боккачино

Когда Дункан вошел в темный покой, я решительно остановилась и тронула его за плечо.

— Нам же надо детей отыскать, — прошептала я.

Он холодно оглядел меня, улыбка на его лице мгновенно угасла, едва он ткнул пальцем в глазницу одного из мраморных лиц, открывая дверь в круглую комнату с концентрическими кругами шелковых завес. В металлическом кресле сидел малыш, болтая ногами у самого пола.

— А, вот и ты, — проговорил он как ни в чем не бывало. — Я уж боялся, ты не… — мы сбросили капюшоны, лицо его вытянулось, слова замерли на губах, — не придешь…

— Что, ради всего святого, ты тут делаешь? — спросила я. Джеймс спрыгнул с кресла и подошел к нам — опасливо и очень по-взрослому настороженно. Он был одет в черный костюмчик с серым жилетом и широким алым кушаком. Однако, даже если закрыть глаза на роскошный наряд, держался он совсем иначе, нежели на моей памяти. Старше он не выглядел, несмотря на то что за время нашей разлуки для него прошли годы, и тем не менее что-то в нем разительно изменилось.

— Ты вернулась, — обратился он ко мне.

— Я и не собиралась уходить.

— Но все равно ушла. — Мальчуган обнял отца — равнодушно, точно по обязанности.

Генри словно ничего не заметил.

— Мальчик мой, — сказал он. Пригладил светлые локоны сынишки, нимало не стесняясь собственной нежности, но Джеймс отстранился. На лице его отразилось замешательство.

— Я вам не ребенок. — Он неспешно вернулся к металлическому креслу в центре комнаты и достал из кармана дымчатый флакон с этикеткой «СРАЖЕН НЕДУГОМ».

— Джеймс, немедленно положи это на место!

— А ты вообще знаешь, что это? — С виду пятилетний малыш, говорил он тем не менее со стоической уверенностью подростка.

— Чья-то смерть.

— Не просто чья-то. — Джеймс поднес флакон к тусклому свету, рассеянно поковырял пробку. — Я помню ту ночь, когда она умерла. — Он вскинул глаза на отца. — Ты думаешь, я ничего не помню, но ты ошибаешься. Ты оставил меня наедине с ней, а сам вышел поговорить с врачом. И тут она нарушила тишину. Из нее словно изливались звуки; она хватала ртом воздух, глаза ее намокли, словно она тонула изнутри. Наверное, это она плакала.

Я попытался ее обнять, но она отдернулась, словно я причинил ей боль. Так что я просто стоял рядом. Врач сказал, она к тому времени уже ослепла, но мне казалось, она меня видит — она схватила меня за руку. Затем притянула меня совсем близко и попыталась прошептать что-то, но говорить толком не могла. Слова звучали невнятно. Но она повторяла одно и то же, снова и снова, и я понял, что она говорит. «Я хочу умереть».

Как-то вечером я спросил ее, а помнит ли она меня в тот момент и помог ли я ей хоть чем-нибудь, стало ли ей легче. Мне хотелось, чтобы она знала: я плакал, когда она ушла. Но она только расстроилась и выбежала из комнаты, не сказав ни слова. И больше я ее не спрашивал.

— А это — ее смерть? — Я указала на флакон в руках мальчика.

— Думаю, да. Я нашел его спрятанным у нее в комнате. Все ждал, когда бы его открыть; а сегодняшняя ночь кажется подходящей. Дункан обещал помочь мне. — Джеймс протянул флакон отцу. — Хочешь — сам попробуй.

Генри разом побледнел как полотно. Со лба его сорвалась капля пота. Однако ж флакона он не взял.

— Нет, Джеймс, спасибо. Думаю, с нас обоих вполне довольно того, что мы пережили смерть твоей матери.

Мальчик кивнул и вернул стеклянный флакон Дункану. Тот спрятал его под пиджаком.

— Вы заберете нас домой? — Зеленые глаза Джеймса поймали мой взгляд, и я с трудом сдержала слезы: такой виноватой я себя чувствовала.

— Да, конечно. Мне так стыдно, Джеймс. Это моя вина, что вы с братом угодили в ловушку и застряли здесь совсем одни.

По выражению его лица я видела: мой воспитанник меня же и жалеет.

— Вовсе не одни. Тут же мама и мистер Уотли. — Я отметила, что опровергать первое мое утверждение он не стал. Да и с какой бы стати? Я действительно была виновата в том, что дверь между Эвертоном и Сумеречьем захлопнулась. Но то, что мальчик не стал меня оправдывать, лишний раз подтвердило: с тех пор как мы виделись в последний раз, с ним и впрямь произошли серьезные перемены. Он вырос.

— Мистер Уотли обижал вас? — спросила я, ища в его лице следы жестокого обращения.

— Нет, что ты. Он нас защищает.

— От кого?

— От своих друзей.

Я оказалась в странном положении: мне полагалось преисполниться благодарности к хозяину Сумеречья. По счастью, Дункан выбрал это самое мгновение, чтобы вывести нас всех из круглой комнаты назад, в клаустрофобную темноту внешнего покоя. Мы вновь опустили на лица капюшоны и молча последовали за ним. Джеймс уцепился за руку отца, как только на пути нам стали попадаться свадебные гости — непостижные фигуры, облаченные в плащи под стать нашим, человекоподобные существа вроде Уотли, Сэмсона и прочих представителей их круга.

Дункан проводил нас в средневековую пиршественную залу, что Лили показывала нам в ходе одного из предыдущих наших визитов, но теперь вместо загадочной, вечно меняющейся двери, которая мучила Сюзанну, здесь обнаружились ряды и ряды больничных коек, и на каждой лежали бедолаги в состоянии разной степени тяжести.

Пациент рядом с нами когда-то, вероятно, напоминал земляного червя-переростка, а теперь был весь изорван на куски: перебинтованные обрубки, разложенные рядком на кровати, пытались сползтись вместе, подергиваясь в непрерывном ритме, несмотря на то что уже не являлись частью единого целого. У еще одной жертвы голова и туловище были изрешечены бессчетным количеством дыр, и чтобы тело не развалилось на части, плоть скрепили толстыми металлическими спицами. Ни докторов, ни медсестер при раненых не было; ухаживал за ними один лишь темноволосый мальчик: сейчас он стоял в противоположном конце комнаты, пытаясь поместить останки Дэбни Олдрича в человеческий костюм.

Пол утер пот со лба и хмуро глянул на младшего брата:

— Джеймс, я же просил не приходить сюда ко мне.

— Пол, идем с нами, — позвала я.

Мальчуган непонимающе воззрился на нас. Мы подошли ближе, давая ему возможность разглядеть наши черты под капюшонами плащей. Пол осторожно уложил Дэбни обратно на койку. Лицо пострадавшего выглядело столь же ангельски-прекрасным, как и прежде, но ниже шеи его человеческое тело перемешалось с кусками настоящего; всю эту массу обмотали повязками в безнадежной попытке придать ему некое подобие человеческого обличья.

Пол поманил нас в дальний угол комнаты, в сторону от пациентов.

— Вас так долго не было. Я уж и не думал, что мы когда-нибудь отсюда уйдем, — пробормотал он, ероша волосы на затылке, словно пытался что-то решить для себя.

— Да что ты тут вообще делаешь? — спросил его отец.

— Вечер помолвки ознаменовался началом войны. Кому-то нужно было позаботиться о жертвах — о тех, кто пострадал необратимо. Их родные и близкие либо еще в худшем состоянии, либо отреклись от них. — Пол указал на Дэбни, и мне тут же вспомнилось надменное достоинство миссис Олдрич. Кому-кому, а ей явно недоставало сострадания и терпения для долгосрочного ухода за больными. — Я остаюсь с ними рядом и помогаю, чем могу.