Книга Гардемарины. Закон парности - Нина Соротокина

Сакромозо с удивлением рассматривал своего бывшего кучера. Перед ним был совсем другой человек. И дело не в том, что после выкинутого подкладного живота у него постройнела фигура и изменилась походка. Его лицо, речь, взгляд — все поменяло выражение. Перед рыцарем предстал образованный, деловой, собранный и явно неглупый человек, пребывающий в ровном, веселом настроении. Каким-то нутром Сакромозо почувствовал, что ум этого человека наделен особой извилиной, помогающей понять истинную ценность вещей и подняться над случайным, то есть над романтизмом, патриотизмом и прочей шелухой. Этот человек явно был практичен, и не особо веря в успех, но ведь чем черт не шутит, рыцарь решил проверить свои теоретические измышления:

— Кучер, как вас зовут?

— Положим, Василий Федорович.

— Послушайте, Василий Федорович, — рыцарь несколько заплетался языком, в этих русских именах только варвар язык не сломает. — А что, если мы с вами поступим, как умные люди. Что, если мы поделим золото, то, что в моем саке, и разбежимся в разные стороны.

Лядащев осклабился.

— Предпочитаю быть неумным, то есть дураком. Зачем мне отдавать вам половину, если я могу взять все?

Александр не вслушивался в их разговор, он думал о том, как будет завтра искать свой полк и объяснять побег из плена. Первые сутки он будет ходить в героях и пить вино, а потом засадят его писать длиннейший отчет о состоянии наших пленных в Кистрине, он должен будет перечислить все имена, раны. Отчет этот вещь пустейшая. В Кистрине он обещал своим, что сразу по прибытии в армию поднимет вопрос об обмене пленных. Знать бы только, с какого конца приступить к этому делу. Последняя фраза Лядащева клином вошла в сознание и произвела там полный переполох.

— О чем это он толкует? — подозрительно спросил он, указывая на Сакромозо.

— Доблестный рыцарь предлагает нам в качестве выкупа наши же деньги, — усмехнулся Лядащев.

— Я не знал, что вы просто дикари и грабители, — огрызнулся Сакромозо.

— Видишь, как у господина все хорошо получается, — продолжал Лядащев. — Если б мы согласились отпустить его за половину монет, то были бы цивилизованные и честные люди, а если конфисковали прусское золото для нашей казны, то мы уже дикари и грабители. Не логично, маркиз!

— О какой логике ты, кучер, толкуешь? Обманом наняться ко мне на службу, обманом похитить меня. Этот сумасшедший, — он кивнул в сторону Александра, — вешает на меня ответственность за своего узколобого друга! Ха!

— Заткнись! — Белов коротко дал Сакромозо по шее.

— Легко бить безоружного…

Лучше бы Сакромозо этого не говорил! С молниеносной быстротой он был развязан, поставлен на ноги, в руке его опять очутилась шпага. На этот раз кучер их не разнимал, он даже головы не повернул в их сторону, только помешивал свое варево. Раз, два, три, выпад — укол! Сакромозо и сам не понял, как был ранен. Видно, азарт вытек из него, как вино из старого бурдюка. Рана была несерьезной, только крови было много, рукав его наполнился этой липкой, неприятной жидкостью. Александр сам стащил с него камзол, сам перевязал рану. Сакромозо, стиснув зубы, перенес всю операцию без стона, об одном он молил Бога — не упасть в обморок, это так унизительно! Сакромозо не оставляла уверенность, что Белов мог без труда проткнуть ему сердце, но сознательно выбрал предплечье.

Он нужен им живым. А это значит, допросы, очные ставки, может быть, пытки.

От еды Сакромозо отказался. На него навалилась смертельная усталость. Конечно, он потерял много крови, поэтому дух его ослаб… Он уже верил, что два эти негодяя довезут его до русской армии. Он проиграл. Звезды против него.

Утренняя встреча с русским дозорным отрядом прошла мирно. Лядащев сразу назвал столько важных имен, что офицер немедленно доставил их вместе с Беловым к начальнику лагеря — генерал-майору Зобину. Около кареты был поставлен крепкий караул.

— Зобин, говоришь? Ну не насмешка ли это судьбы, — ругался Белов по дороге к генеральской палатке. — Бежать к своим, чтобы угодить к чужому! Этот Зобин меня ненавидит.

— А чего бы ему тебя ненавидеть? — спросил Лядащев.

— Он меня в Нарве на губу посадил, когда я приехал к фельдмаршалу Апраксину с бумагой из Петербурга.

— За дело посадил?

— Если считать делом его дурной характер, то да.

— Да он и думать о тебе забыл. Не забивай голову глупостями!

Зобин принял их радушно. Генерал был совершенно искренне обрадован избавлению Белова из плена и ни намеком не дал понять, что помнит о давешней встрече в Нарве. Лядащева он поздравил с захватом важного прусского агента. Дальнейший разговор был деловит и четок.

— Завтра утром я должен ехать в Петербург, — сказал Лядащев. — Мне нужна карета и охрана.

— Предоставим.

— Я должен также послать депешу — в Кенигсберг в секретный отдел.

— Отошлем.

— Депешу нельзя доверить обычной почте. Ее должны везти два проверенных офицера. Все должно содержаться в тайне.

— Обеспечим.

Александр решил было, что все его неприятности уже позади, но генерал Зобин остался верен себе, припася бомбу напоследок.

— Я должен вернуться в полк, — сказал Белов, и тут генерал, не утратив своего благодушия, заметил озабоченно:

— Боюсь, полковник, что у вас нет такой возможности. Вас давно разыскивают по всей армии. Вы должны срочно ехать в Петербург, чтобы выступить свидетелем по делу экс-фельдмаршала графа Апраксина.

— Вот и отлично, — бодро воскликнул Лядащев, хлопнув Александра по плечу. — Поедем вместе!

— Василий Федорович, сознайтесь, вы знали об этом? — спросил Белов, когда они вышли от генерала.

— Клянусь, нет!

— Я вам не верю. Теперь вы повезете под конвоем двоих, меня и Сакромозо.

— Ты несешь вздор, Белов!

— Если быть логичным, как говаривал недавно некий прусский банкир, он же маркиз, он же шпион, вы уже от самого Кистрина везли двоих, только я не знал об этом.

— Белов, какая же ты балда! Я действительно не знал, что тебя затребует Петербург. Но если бы и знал, это никак не повлияло бы на общую картину. Одному мне с Сакромозо было никак не справиться, а на тебя всегда можно положиться. Ты верный человек, Белов! И хитрый… придумать в армии прятаться от следствия не каждым мозгам под силу. Только вот что я тебе скажу. Твой вызов в Петербург — чистая формальность. Дело Апраксина давно уже никого не интересует. Но, видно, кто-то брякнул твою фамилию сдуру, она и всплыла.

— Да ни от кого я не прятался. Я воевал!

— А бумаги пустоты не терпят, — продолжал Лядащев, словно не слыша последних слов. — Бумаги надо оформить должным образом. Не грусти. Приедешь в столицу, с женой повидаешься, в баню сходишь, как человек, выспишься в своей кровати…