Книга Нефертари. Царица египетская - Мишель Моран

— Первого мы назовем Аменхе, — объявила я, и повитухи, прибиравшиеся в зале, одобрительно зашептались, потому что имя Аменхе — Аменхерхепешеф — означает «Амон с нами».

— А второго… — Я посмотрела на брата Аменхе. Взгляд у него был умный и пытливый, словно у самого Ра. — Второго — Немеф.

— То есть Парахерунемеф, — сказал Рамсес. — «Ра его бережет».

Все вокруг вздохнули.

— Уосерит, — продолжал фараон, — пусть жрицы приготовят особое жертвоприношение. И сообщите всем, что Нефертари, как всегда, здорова. Вечером в Большом зале будет пиршество.

Мерит отдала детей кормилицам, которые сидели в единственном уединенном месте родильного покоя. Дверь в их комнатку оставили открытой, и я могла любоваться своими детьми, лежащими на руках у молодых женщин. Большую часть вечера я проспала; когда солнце опустилось, Уосерит почтительно поклонилась и ушла. За дверьми родильного покоя раздавался возбужденный шепот: придворные заглядывали внутрь, желая увидеть царевичей. В зал вошла Хенуттауи. На ней была диадема сешед: золотая кобра, блестевшая на темных волосах, раздувала капюшон, словно собиралась укусить. Позади шла Исет с расширенными от страха глазами. Она не заходила в родильный покой с тех пор, как умер ее сын, и я поняла, что пришла она по настоянию Хенуттауи.

— Мы уже знаем замечательную новость, — значительно сказала жрица. — Не один ребенок, а двое. Как у Нефертити. — Она посмотрела на меня глазами холодными, словно гранит. — Поздравляю тебя, Нефертари. Хотя трудно представить, что такая хрупкая девушка смогла родить сразу двоих детей.

Боли у меня сразу усилились. Хенуттауи посмотрела из-под длинных ресниц на Рамсеса и поддразнила:

— Ты уверен, что их родила Нефертари?

— Уверен, — резко ответил Рамсес.

Хенуттауи примирительно рассмеялась, словно ничего дурного в виду не имела.

— Как же наша маленькая царевна их назвала?

— Аменхе и Немеф.

Рамсес смотрел на тетку со странным выражением лица.

— А Исет собирается назвать сына Рамсесом. Рамсес Великий — как и его отец.

— А если будет девочка? — спросила я.

Исет положила руку себе на живот.

— Почему же девочка? Рамсес дарит своим женам только сыновей.

— Верно! — подтвердила Хенуттауи и цепко взяла Рамсеса за руку.

Я не успела возразить, как она увела его в комнату кормилиц. Мерит схватила охапку простыней и деловито понесла вслед за Рамсесом и жрицей.

Исет стояла и с тоской смотрела на моих сыновей, лежавших на руках у кормилиц. Я мягко заметила:

— Зря Хенуттауи тебя привела. Она совсем о тебе не думает.

— А кто, по-твоему, обо мне думает? — прошипела Исет. Руками она обхватила живот, словно хотела защитить его от дурного глаза. — Кто? Рамсес?

Я растерялась.

— Конечно!

— Так же, как о тебе? — горько улыбнулась она.

— Ты ничего не должна Хенуттауи. Расплачиваться за…

— Да что ты знаешь о расплате? Ты — царевна по рождению, тебе никогда не приходилось ни за что расплачиваться!

Вернулся Рамсес в сопровождении Хенуттауи. У него было какое-то натянутое выражение лица.

— Так нам готовиться к празднику? — нетерпеливо спросила Исет.

Она протянула Рамсесу руку, но он все с тем же странным выражением повернулся ко мне:

— Что скажешь, Нефертари?

Улыбка на лице Исет застыла.

— Вызови, пожалуйста, Пенра — объявим ему, какие надписи следует высечь на стеле, — попросила я. — И еще нужно сообщить Амону, что сегодня появились на свет два царевича.

— А праздник? — повторила Исет. — Может, пойдем и займемся приготовлениями?

Но Рамсес направился в комнату кормилиц.

— Займись этим вдвоем с Хенуттауи. — предложил он.

Исет сморгнула слезу, но спорить не стала.

— Конечно.

Она взяла Хенуттауи за руку; выходя, они встретились с Уосерит.

— Такой счастливый день, — сказала Уосерит. — Правда?

Ни Хенуттауи, ни Исет не ответили.

Уосерит подошла к моему ложу, а я посмотрела на Рамсеса, который нежно прижимался щекой к малышам. Он снял немес, его рыжие волосы кольцами лежали на шее. Новорожденные царевичи были маленькими копиями отца.

— Хенуттауи ему что-то сказала, — шепнула я. — Наедине. Но Мерит, кажется подслушала.

Уосерит подошла к моей няне, стоявшей у окна, а потом с озабоченным видом вернулась ко мне.

— Кто-то пустил в Фивах слух, что дети не твои и на самом деле их родила какая-то служанка.

— Кто-то? — прошептала я, пытаясь подавить ярость. — Кто-то?! Кто же, если не Хенуттауи и не Рахотеп? Когда они умрут, Аммит[53]пожрет их души! Не попасть им в загробный мир. Когда придет время взвешивать их сердца на весах истины, их злодеяния будут так тяжелы, что чаша весов опустится на землю и обоих отдадут на растерзание Аммит!

Уосерит положила ладонь мне на руку. Я не могла успокоиться, но голос понизила.

— Что же будет через четырнадцать дней? Меня объявят главной супругой фараона?

— Советники предложат Рамсесу выждать и посмотреть, чему верит народ.

— То есть выждать и посмотреть, кто родится у Исет.

Я едва сдерживала раздражение. Рамсес все еще ласкал сыновей. Я прикрыла глаза и спросила:

— А что говорит Пасер?

— Он, разумеется, выступит за тебя. К тому же Рамсес сам присутствовал при родах. Кому поверят люди, когда увидят двух рыжеволосых царевичей с ямочками на щеках? Однако, — тут же добавила Уосерит, — нельзя оставлять что-либо на волю случая. Хенуттауи пользуется в городе уважением. Люди не знают, какова она на самом деле.

— Змея!

Рамсес улыбнулся мне из комнаты кормилиц. Уосерит быстро сказала:

— Исет еще не знает, что это Хенуттауи спровадила Ашаи. Время пришло. Ты достаточно долго хранила тайну моей сестрицы.

— А Рахотеп?

Я представила, с какой гнусной ухмылкой жрец повторяет повсюду выдуманную Хенуттауи сплетню.

— Сначала нужно обезвредить змею. Змеи невосприимчивы к собственному яду, но теперь у тебя есть кое-что посильнее, — заметила Уосерит и посмотрела на изображение над входом: царица, увенчанная золотой короной в виде грифа с распростертыми крыльями.

Став главной женой, я буду носить похожую корону: гриф — символ мощи, более сильный, чем кобра, ведь благодаря умению летать эта птица ближе к богам.