Книга Псы войны - Роберт Стоун

Невозможно было не думать о Джейни, но наркотик полностью притупил страх за нее.

— Где твоя мать?

— На Востоке в больнице. Она давно уехала отсюда.

— Устала от множества народу?

— Она считала его богом.

— Ну, — сказала Мардж, — с ее стороны это было глупостью.

— Нет, — возразил Кейджелл, — она думала, что он действительно бог. Она не единственная, кто так думает. Однажды его посетили настоящие церковники, чтобы спросить его об этом.

— И что он им сказал?

— Прикинулся, что так оно и есть.

— А сам он верил в это?

— Похоже, что верил. Теперь он говорит, что был богом не больше, чем любой другой человек, только другие не знали, что они боги, а он знал.

— Ты думаешь, он был богом?

— Я не знаю. Может, он и бог. Я хочу сказать, как мы можем это знать?

— Когда я была маленькой, — сказала Мардж, — было такое объединение, называвшееся Лига Обезбоженных Воинов.

— Обезвоженных?

— О-без-бо-жен-ных. Обходились без Бога.

— Злые?

— Все были злые, когда я была маленькой. Я тоже злилась. — Мардж встала, продрогнув в одном полотенце. — Как здесь хорошо! Что это за место?

— Это целая история, — сказал Кейджелл. — Оно называется Эль-Инкарнасьон-дель-Вербо — Воплощенное Слово. Во времена миссионеров здесь жили иезуиты, но мексиканцы их запретили, и монахи закопали все свое золото и ушли. Потом это место стало частью ранчо Мартинсона. Мы — я и Дитер — ходим иногда с металлоискателем. Нашли много чего замечательного. Только не золото.

— Как ранчо досталось Дитеру?

— Думаю, от матери. Ее девичья фамилия была Мартинсон.

— Что же, — сказала Мардж, — повезло ему.

Она оделась и неторопливо пошла искать Хикса.

— Он спит, — сказал ей Дитер. Он предложил ей пива, и она не стала отказываться. — Через пару часиков встанет, быстро соберется, и вы отправитесь по своим делам.

— Я думала, мы их сделаем здесь.

— К сожалению, я не могу помочь вам с героином.

— Значит, я ошибалась. Я думала, вы как-то с этим связаны.

— Вы ошибались. — Он глотнул вина и осуждающе, как ей показалось, взглянул на нее. — Большую дозу колете?

— Честно говоря, и не знаю, — ответила она. — Его так много.

— Если он вьетнамский и если вы будете колоться дальше, у вас выработается сильная зависимость. Может быть, уже и выработалась.

— Мы думаем, а вдруг это все у меня в голове.

— Давно это у вас?

— Нет, не очень.

— Это хорошо, — сказал Дитер. — Тогда вы можете завязать, если захотите. Я могу вам помочь.

— Неужели?

— Поменьше высокомерия, — сказал он. — Это некрасиво.

Мардж внутренне напряглась. Она не испытывала к нему неприязни.

— Пожалуйста, только не надо хиппанских проповедей, мистер Естественность[81]. Я не принадлежу к вашей Церкви.

Его маленькие серые глазки испытующе смотрели на нее.

— Насколько для вас важны деньги? Вы действительно хотите, чтобы он этим занимался?

— На деньги мне плевать.

— Хорошо. Бросьте героин в пропасть и пойдемте удить рыбу.

— Предложите это ему.

Он замолчал, сидя со стаканом вина на нижней ступеньке алтаря, словно собираясь с силами.

— Вы мне нравитесь, — сказал он наконец. — Рад видеть вас здесь.

— Приятно слышать это от вас.

— Хикс рассказывал, чем мы тут занимаемся?

— Он говорил, что вы хиппующий роши. Я не очень хорошо понимаю, что это значит.

Дитер сделал большой глоток.

— Когда-то давно, — мрачно сказал он, — здесь на горе происходило нечто совершенно особенное.

— Что-то вроде духовных поисков?

— В сущности, да, духовных поисков. Но это трудно выразить словами.

— Так я и думала. Это связано с тем, что вы были богом?

Дитер вздохнул:

— Теперь я не бог, и никогда им не был. В любом обычном понимании этого слова. По политическим соображениям я сделал кое-какие заявления. Я был убежден, что эпоха требует этого. Если бы у меня получилось, все было бы оправданно.

Мардж засмеялась:

— Вы как мой отец-коммунист. — Она смахнула светлую героиновую слезу и покачала головой. — Как много людей думают, что знают все лучше всех, и гонят дикую лажу. Это грустно.

— Слушай хиппанскую проповедь, — объявил Дитер. — Когда душа оставляет тело, она попадает в пустоту, и там ее одолевают искушения. И первое искушение таково: она видит пару в постели — и естественно, что в душе пробуждаются остатки неодолимого желания. Зрелище манит сильней и сильней, пока не затягивает по-настоящему. Душа зримо увидела собственное зачатие. Она проделывает обратно путь, каким явилась на свет, и это конец освобождения. Вот что случилось с нами. Думаю, это наркотики погубили нас. Нас затянуло, потому что это было так приятно. Ты ведь сама употребляешь, так что должна понимать.

— Абсолютно, — сказала Мардж. Она прикрыла глаза. — Это ужасно, действительно ужасно. Ужасно, что мы не можем избавиться от этого дерьма ради чего-то лучшего. Если бы существовал способ, я бы сказала… я бы сказала: сделаем это.

— Сделаем это, — сказал Дитер. — Заставим его остаться.

Блаженно паря в облаке наркотика, Мардж засмеялась.

— Если бы я могла молиться, — сказала она, — я бы попросила Бога бросить бомбу на всех нас — нас и наших детей, — чтобы уничтожить всех до единого. Чтобы нам ничего не было нужно. Ни наркотика, ни любви, ни чьей-то грязной задницы, ни чьей-то идиотской выпендрежной болтовни. Это выход, — умиротворенно добавила она. — Окончательное решение.

Дитер выпрямился и внушительно посмотрел на нее.

— Глупость, — негромко сказал он. — В том-то и дело, что это не выход. Это в тебе говорит дешевый торчковый пессимизм. И откуда взяться чему-то еще, если ты только и делаешь, что дырявишь себя и пялишься на трещины в стенах? Начни здесь новую жизнь, — закричал он на нее, — жизнь принадлежит сильному!

— Сильному? — презрительно спросила Мардж. — Сильному? Кого это ты, черт возьми, имеешь в виду? Супермена? Социалиста? — Она устало поднялась и прислонилась к стене. — Ты кретин, — сказала она Дитеру. — Фашист. Где ты был во время Второй мировой?