Книга Стражники Иерусалима - Франциска Вульф

Ну давай же, старик, пошевеливайся! Он бы с удовольствием снова забарабанил в дверь, если бы это помогло. Скорее всего, он бы просто выставил себя на посмешище. Не придумав ничего, что могло бы обуздать его гнев, он прислонился спиной к ограде. К счастью, народу в это время на улице было немного. И все же каждый прохожий таращился на него. Кто с любопытством, кто с недоверием, а кто с сочувствием. На лицах были написаны их оценки: жених, которому отказали, проситель, должник, шпион. Рашид нервно постукивал пальцами по оштукатуренной каменной стене. Булыжник, которым была вымощена улица, казалось, горел под его ногами. И куда только провалился этот проклятый привратник?!

Наконец, когда он уже начал подумывать, а не предпочесть ли снова путь через забор и внутренний двор, чтобы попасть в дом к купцу, дверь открылась.

– Господин, вы можете... – Махмуд высунул за ворота свою седую голову и огляделся. Он чем-то походил на черепаху. – Где...

– Ну наконец! – Рашид с облегчением отделился от стены. – Твой хозяин готов принять меня?

– Да, господин. Следуйте за мной. Он ожидает вас в гостиной.

Они прошли по небольшому, со вкусом обставленному холлу. Трехногий медный чан с углем распространял тепло, а посередине стояла чаша с водой, в которой плавали лепестки роз и маленькие свечки. Почему он не мог обождать здесь, а должен был торчать на улице, как шелудивый пес? Ему снова стало жарко. На этот раз жар зарождался под ложечкой. Рашид стиснул зубы и постарался дышать как можно глубже и размереннее. Он не имел права терять самообладание здесь, в доме кузена Анны. Поэтому он шел за Махмудом по холлу, перечисляя про себя имена всех товарищей, которые приходили ему на ум. Этот способ довольно часто помогал ему сохранять спокойствие.

Перед дверью в гостиную Махмуд чуть не столкнулся с женщиной, несшей на большом медном подносе чашки, тарелку с орехами и сухофруктами и высокий латунный чайник.

– Смотри, куда идешь, безмозглый дурак! – злобно прошипела она привратнику, пытаясь сохранить равновесие и наградив Рашида пренебрежительным, почти гневным взглядом. Может, она пришла в такое неистовство оттого, что ей пришлось вечером подавать чай? Или ее испепеляющий взгляд имел другую причину? Может, она презирала и ненавидела его, поскольку он не был христианином? То, что сама она открыто исповедовала христианство, демонстративно подтверждал большой крест, висевший на длинной тяжелой золотой цепи и покоившийся на ее мощном бюсте. Крест был инкрустирован фиолетовыми камнями. Возможно, это было раскрашенное стекло, хотя вряд ли. Камни выглядели настоящими, крест был гораздо ценнее, чем пристало служанке. Впрочем, это не слишком волновало Рашида. Раз она так открыто носила его, он, конечно, не был краденым, скорее это был подарок довольного господина в награду за верную службу. Вот что ему действительно внушало сомнения, так это зияющая пустота в центре креста. Пустое место, где должен был быть такой же фиолетовый камень. Что-то шевельнулось в его памяти, как у гончего пса, который во сне почуял запах. Женщина тем временем продолжала яростно ругаться с Махмудом.

– У тебя что, глаз нет, старый дуралей? Глухой идиот, слепой простофиля!

Махмуд ничего не отвечал. Брань женщины, словно капли дождя, скатывалась по его согбенной спине и опущенным плечам. То, что Рашид стоял прямо за ними и ждал, похоже, нисколько не беспокоило обоих. И только когда поток ругательств, срывавшихся с губ женщины, иссяк, старик постучал в дверь и открыл ее. Не уступив дорогу гостю, женщина с подносом первой протиснулась в комнату, обставленную в арабском стиле низкими столами с подушками и выложенную коврами. Это была еще одна грубая выходка, за которую Махмуд не извинился перед Рашидом даже взглядом. Да, кузену Анны явно не везло на слуг. Или на его родине гостеприимство не ставилось так высоко? Впрочем, его это не касалось. Рашид продолжал наблюдать за служанкой.

Она была невысокого роста и непомерно толстой. Доставала ему в лучшем случае до плеча, и тем не менее он мог не меньше двух раз обернуться ее платьем. Ее мощный зад при ходьбе переваливался с боку на бок, так что ее длинное платье раскачивалось, как огромный колокол. Походка была настолько необычна, что ее ни с кем нельзя было спутать. У Рашида не было никаких сомнений, что именно эту женщину он видел прошлой ночью возвращающейся домой. Только откуда же она шла? И почему делала это украдкой? Рашид не спускал с нее глаз. Теперь она, повернувшись к нему боком, неторопливо ставила поднос на один из низких столиков. В такой позе, нагнувшись вперед к столу, она была похожа на огромную жирную жабу. Это опять навеяло Рашиду воспоминания. Вот только о чем? Ему показалось, что он уже однажды видел эту женщину. Не только вчера, но еще раньше. Он мысленно перебрал все возможные варианты. Может, бросилась ему в глаза когда-то на улице своей тучностью? Или на базаре? Он закрыл глаза и попробовал представить себе их встречу. Нет. Где бы он ни видел ее до этого, было уже темно, как ночью. И тут он вспомнил. Это было той ночью, когда он заметил метнувшуюся тень во время патрулирования. Он восстановил в памяти все детали и мысленно снова увидел ту тень, такую странно широкую и неповоротливую, как она прошмыгнула через скудно освещенную улицу, даже не столько прошмыгнула, сколько прошла вразвалку, переваливаясь, словно жаба. В точности как эта женщина, которую он видел еще и вчера в разгар ночи у входа на конюшню. Это должна была быть именно она. Но как он докажет, что и той ночью она пряталась в проходе между домами?

Рашида вдруг осенило, и он готов был стукнуть себя по голове за собственную глупость. Как же он раньше не додумался? Аметист! Камень, который он подобрал той ночью на улице перед проходом. Он был уверен, что этот камень подойдет к пустому месту на кресте толстой служанки.

Козимо огляделся в гостиной. Лампы были зажжены и распространяли уютный свет, подушки разложены на достаточном расстоянии друг от друга, создавая подходящее обрамление для доверительной беседы. Ансельмо уже поудобнее расположился на ковре, небрежно растянувшись на двух подушках, недовольно сдвинув в сторону носком своих домашних туфель без задников бахрому ковра. Ансельмо был прекрасно осведомлен о правилах этикета. За эти годы он приобрел настолько утонченные манеры, что многие аристократы в Италии принимали его за дворянина самых благородных кровей. Однако здесь, в Иерусалиме, он не чувствовал себя обязанным соблюдать правила этикета и приличия. Он томился в этом городе не по собственному желанию и без всякого удовольствия и готов был демонстрировать это каждому. Козимо подавил улыбку. Иногда Ансельмо был упрям, как мальчишка, несмотря на свой истинный почтенный возраст. Далее взгляд Козимо скользнул по Анне. Она стояла посреди комнаты с потерянным видом. Лицо ее было бледным и напряженным, она растирала руки, будто намыливалась невидимым куском мыла. Весь день Анна была на удивление беспокойной и отстраненной. Явно волновалась. Отчего? Белокурый янычар обещал ей прийти раньше? А если так, почему не сдержал своего обещания? Что-то его задержало или он просто играл ее чувствами? Козимо невольно нахмурился. Анна была незаурядной женщиной, и он не допустит, чтобы кто-то обижал ее.

Наконец в дверь гостиной постучали, и Махмуд поспешил открыть. Однако первым в комнату вошел не янычар, а Элизабет. Раздвинув подносом пошире проем двери, она промаршировала в комнату, как разъяренный бык. Козимо закрыл глаза и стиснул зубы. Ему уже надоело постоянно краснеть за грубые манеры поварихи. Который раз уже он не давал воли своему желанию просто выкинуть ее из дома. «Лучше всего прямо сейчас, – подумал он, – иначе завтра она опять сервирует отличную еду и будет вести себя с такой изысканной вежливостью, что ты тут же забудешь все ее капризы и дурные манеры». Тут он заметил, что был не единственным, чье внимание было обращено на Элизабет. Белокурый янычар стоял в дверях как вкопанный и пожирал глазами повариху, повернувшуюся к нему спиной. Его чистые голубые глаза неотрывно следили за каждым ее движением, как игривый котенок наблюдает за клубком шерсти. Это еще что за новости? Лишь в нескольких шагах от Элизабет стояла Анна, но он, похоже, даже не заметил ее. Может, подобно многим своим единоверцам, он питал особую страсть к пышным женщинам?