Книга Лунные бабочки - Александр Экштейн

— Я почему-то знаю имя Эхнатон. — Улыбчивый посмотрел в глаза Малышке. — Это был самый странный фараон, но я никогда не интересовался историей Древнего Египта.

Муж и жена Волчанские, Григорий и Настя, стояли на открытой веранде своего большого дома за высоким забором в селе Нахапетове. Перед Малышкой качалась изящная колыбель-коляска немецкой фирмы «Кляйн», в которой спал ребенок. Поздний осенний вечер был прохладным и красивым. Небо над домом Волчанских казалось набитым звездами и тайнами.

— Этот фараон владел какой-то странной информацией из звездной системы Сириус. — Малышка с тревогой вслушивалась в пространство вокруг себя. — Он же являлся носителем Христова Сознания, когда о Христе еще не знал сам Христос. Но я не знаю, почему это знаю. Милый, тебе не кажется, что нам надо готовиться к бою?

— Нет, — мотнул головой Улыбчивый. — Нам не надо готовиться, мы всегда в состоянии боя, дорогая.

— Да, — задумчиво проговорила Малышка, — я знаю, милый. Но рядом с нами какая-то сила.

— В этой силе пока нет опасности, — успокоил жену Улыбчивый. — Ты слышала о подземном городе Тата?

— Это город есеев. Сейчас там остались одни женщины. Они бессмертны. Слушай, милый, нам кто-то о чем-то сообщает, с нами кто-то разговаривает.

— Да, — согласился Улыбчивый, — я слышу, любимая. Ты чувствуешь, как в мире что-то изменилось?

— Чувствую, — взволнованно прошептала Малышка. — Океан стал набухать, словно весенняя почка на дереве, скоро поменяется рисунок звезд на небе для нескольких человек на Земле, все просыпается и рассветает, Бог стал женщиной. Последний мужчина — царь, Антихрист — сконцентрирует в себе все мужское и тоже станет женщиной. Иоанн назвал это начало светоконцом. Но я, любимый, не знаю, почему это знаю.

— Это я сказал, мама, — произнес во сне ребенок, не открывая глаз. — Я сейчас в 1355 году до нашей эры и разговариваю с фараоном Эхнатоном. Он из созвездия Сириус, это недалеко от Земли, рукой подать.

Самые квалифицированные убийцы земного шара нежно переглянулись, улыбнулись друг другу и склонились над колыбелью сына.

— Проказник, — ворчливо произнесла Малышка, поправляя одеяло. — Будь осторожен, в Египте так много варваров.

Бойцы спецгруппы «Рысь», подготовленные к любому проявлению неожиданности и контролирующие все пути подхода к селу Нахапетову, были слегка обескуражены, когда увидели, как по улице к большому дому бизнесмена Волчанского идет человек невообразимого для приморского села облика. По широкой улице Нахапетова шел солидно-кабинетного вида человек в дорогущем костюме цвета беж, миллионерско-техасского стиля, в широкополой светлой шляпе и кожаных ботинках-протекторах «Индиана Джонс». Человек курил сигару и, судя по лицу и походке, не был ничем смущен в отличие от бойцов «Рыси». Все как один разведчики увидели этого человека, тщательно осмотрели через свою оптику и мрачно озадачились. Жителей села они знали в лицо, село давно уже было изучено, проверено, поделено на квадраты и тайно блокировано. В нем не осталось ничего интимного, пройти незамеченным было невозможно. Тем не менее человек заокеанской внешности шел к дому Вол-чанских, попыхивая сигарой, с вальяжностью хозяина положения, и откуда он взялся, никто из разведчиков объяснить не мог. На всякий случай был задействован прибор «Ласточка», но, как и ожидалось, он ничего не показал. Тау-излучение уже не фиксировалось на земном шаре. Оно как возникло — неожиданно, так и пропало — внезапно. В конце концов Бусинин, командир «Рыси», доложил начальству, что «дисгармонирующий с российской действительностью человек вошел в село, не замеченный спецкордонами». Если перевести на обычный язык, это означало приблизительно то же самое, что и «гром среди ясного неба». Центр голосом генерал-полковника Дождя буркнул из наушника в ухо Бусинина:

— Не трогайте его, пусть все идет как идет, но в этом году вы не станете подполковником, майор.

Группа «Рысь» затаилась в ожидании событий. Интуиция, подкрепленная профессионализмом, подсказывала разведчикам, что события будут. Им почему-то казалось, что они сейчас принимают участие в не просто секретной операции ГРУ, а находятся на самом острие глобальных, затрагивающих суть мира изменений.

Жители Нахапетова, конечно же, чувствовали, что вокруг их села и в самом селе происходит что-то грандиозное, тайное и им не нужное. Конечно же, они уже давно засекли спецкордоны «Рыси» вокруг села. Разведчики и сами знали, на то они и суперпрофессионалы, что от местных жителей можно таиться от силы неделю, дальше — нереально. Село не город, здесь даже легкое вмешательство чужеродности в местный ландшафт не проходит незамеченным. Селяне все видели, но помалкивали. Вековой народный опыт подсказывал им, что это самый лучший вариант. Правда, сначала бригадир Жаров, затем начальник рыбозасолочного цеха, бывший владелец АО «Приазовское» Нечитайло, а затем и все остальные аборигены по очереди заскочили «на секунду» к Григорию Прохоровичу Волчанскому и доложили, что в «камышах люди какие-то служивые службу несут» и «может, им ухи горячей наварить да подвезти в котлах, пусть похлебают горячего?».

— Ни в коем случае, — остановил селян гендиректор АО «Приазовское». — Делайте вид, что ничего не видите. Им так приятнее будет.

— Тебе не кажется, любимая, — спросил Улыбчивый у Малышки, — что вокруг нас слишком много государственного внимания?

— Я еще не разобралась, плохо это или хорошо, милый, — ответила ему Малышка. — Но ты прав, слишком много государства. Мужчины, блокирующие село и наблюдающие за нами, очень профессиональны. Их всего двадцать, но они стоят воздушно-десантной дивизии, и, насколько я понимаю, у них нет приказа на бой.

— Сейчас нет, через минуту будет, — задумчиво произнес Улыбчивый, — это не критерий, дорогая. Я могу, конечно, их убить в режиме «секундная стрелка», но мне дискомфортен такой градус ответственности. Одно дело защищать большого начальника, себя или идею, и совсем другое — защищать своего сына в непосредственной близости от его колыбели, здесь нужно быть предельно осторожным. Ты, конечно, понимаешь, почему я не говорю «защищать свою жену»?

— Понимаю, милый, — улыбнулась Малышка. — Я тоже могу уничтожить десантный полк, но не хочу убивать наших десантников, если, конечно, они не захотят убить нас. — На этот раз улыбка Малышки не предназначалась никому, она принадлежала ее мыслям, и, судя по выражению лица, этим мыслям не стоило бы осуществляться. В этот момент она была похожа на главу супергосударства, отдающего приказ армии о развязывании Третьей мировой войны. — Впрочем, я чувствую, что к нам идут гости, вернее, не к нам, а к нашему сыну.

Малышка и Улыбчивый подошли к гулькающему и весело играющему со своей ногой младенцу в колыбели. Он пытался засунуть большой палец ноги в рот.

— Сереженька, сыночек, это я, твой папочка.

— К нам гости издалека, — сообщила младенцу сдержанная в эмоциях мать, — как в той правде, которую слепцы называют сказкой, волхвы с дарами.

— Гуль-уль-уль… — Малыш вытащил изо рта палец, и в его глаза вошли бездонная черная солнечность лаоэра и лазорево-зеркальная чистота элохима седьмой агностической степени Рими. Это было что-то новое для Улыбчивого и Малышки. Если раньше глаза сына наполнялись необъяснимой лазоревостью и великой чернотой по отдельности, то теперь каждый глаз младенца был разделен по вертикали на две разного цвета бездонности.