Книга Сильнее смерти - Лора Бекитт

– Нет. Я ведь не только ваша жена, господин. Я – это еще и я сама. «Законы небес беспощадны, от них не уйти» – так говорят, и это верно. И теперь я намерена подчиняться им, а не тем понятиям о долге, что сотворили люди.

– Но ты знаешь, что я не отдам тебе Кэйко. Дочь останется со мной[45], – сказал Акира.

– Знаю. И сумею преодолеть то, что могу понять. – Она окинула его долгим взглядом. – Я не осуждаю вас, и вовсе не потому, что я ваша жена, а потому что осознаю: остаться жить вам было куда труднее, чем им – умереть. Я знаю, что смерть – достойный выход, но это не выход на все случаи жизни. Акира молчал, и тогда Мидори добавила:

– Мой уход – это своеобразная смерть, я хочу «умереть», для того чтобы снова родиться. Я уже прочитала эту страницу своей жизни, позвольте мне ее перевернуть.

– Ты прочитала страницу, но не всю книгу!

– Разве ее можно прочесть до конца?

ГЛАВА 10

В глубинах сердец

Подземные воды бегут

Кипящим ключом.

Молчанье любви без слов

Сильней, чем слова любви.

Неизвестный поэт[46]

Море тянулось до самого горизонта, серебрясь бесконечной рябью, и раскинувшиеся над ними небеса были широки и бездонны.

Утром необозримая даль морских просторов казалась налитой свинцом, горизонт был подернут холодным туманом, а вода отливала металлическим блеском. Но позднее, когда медленно встающее солнце обвело бледно-голубые облака огненной линией, а потом начало писать на волнах золотые иероглифы, пейзаж преобразился. Сияющая бездна неба, вода, похожая на трепещущую радугу, искрящаяся всеми оттенками цветов – от нежно-бирюзового, до темно-сиреневого, и пена волн, напоминающая разбросанные по поверхности моря белоснежные веера…

Эцуко радостно прыгала у кромки воды, Аяко бродила по песку, собирая маленькие перламутровые раковинки, цветом и формой напоминающие ее ноготки. Масако смотрела настороженно. Никто не объяснил ей, почему с господином вдруг приехала не Мидори, а другая женщина, но она не считала нужным ни о чем расспрашивать. Масако держала за руку маленькую Кэйко и, когда другая Кэйко внезапно подошла, подняла ребенка и крепко прижала к себе, не стала возражать.

Акира молча ходил по берегу. Мидори уехала, пожертвовав всем, даже любовью к дочери. Всегда послушная, понимающая и мудрая, на этот раз она поступила так, как обычно не поступают самурайские жены. И он ей позволил. Возможно ли остановить ветер или прервать движение потока? Можно ли порвать нить кармы? Такие вопросы решаются не здесь, не в человеческом мире. Каждый живет и питается чем-то своим и видит впереди себя свое солнце.

После отъезда Мидори он пришел к Кэйко и с тех пор приходил каждую ночь. Она принимала его так, будто они встречались в безвременье, и никогда ни о чем не спрашивала. Но однажды спросил он:

– Ты хотела бы родить мне сына?

И Кэйко ответила:

– Я предпочла бы, чтоб этого не случилось.

– Почему?

– Если его не родила твоя жена…

– Я женюсь на тебе, – быстро произнес Акира и посмотрел ей в глаза.

Но Кэйко только покачала головой.

Они прибыли в маленькую провинцию, которой правил Ямаги-сан, и ждали на берегу моря возвращения Кэйтаро.

Не так давно он сказал Акире:

– Не думаю, что стоит продолжать борьбу за Сэтцу: силы слишком неравны, мы только напрасно погубим воинов. Теперь я должен решить, что делать дальше. Беда в том, что после этой великой цели все другие стремления кажутся мне слишком мелкими.

– Кто сказал, что мы должны мечтать о великом? – сказал Акира. – Мы не боги, а люди, живем в бренном мире и питаемся иллюзиями земной жизни.

– Когда-то я сказал, что убью вас, Кандзаки-сан, – серьезно произнес Кэйтаро. – Хотя да самом деле никогда по-настоящему не испытывал такого желания. Думаю, что и мой отец – тоже. У меня нет никакого права вас судить… Поверьте, вы мне не враг…

Когда господин Нагасава вышел навстречу юноше, тот увидел перед собой старика, пусть еще достаточно крепкого, сохранившего царственную простоту мудрого правителя и достоинство воина, но – старика, со взглядом прозрачным, как свет. И в этой прозрачности было понимание и смирение, но не сомнения духа, что дарят людям земные страсти, и не способность к борьбе.

И Кэйтаро просто сказал:

– Я вернулся, отец!

Господин Нагасава протянул руки и неожиданно обнял его. Он уже не нуждался в вере, и он не мог жить надеждой. Ему достаточно было просто любви.

Вышел Ямаги-сан, и Кэйтаро почтительно поклонился ему.

– Князь Сабуро мертв, – сказал Кэйтаро отцу. – Его убила моя мать. Она приехала со мной. И Кандзаки-сан тоже.

Нагасава моргнул. Акира и Кэйко давно стали для него далекими и чужими, от них остались лишь имена, да и те не имели значения. И он спокойно ответил:

– Не могу сказать, что наши времена прошли, и все-таки нам придется жить по-новому. Полагаю, Ямаги-сан нужны опытные воины?

Тот едва заметно кивнул.

…Посреди комнаты горел огонь, а присутствующие сидели по углам, каждый за своей чертой, точно камешки на доске для игры в го. Кэйко, внезапно оказавшаяся в центре взглядов, щурилась на огонь, спокойно, царственно, лениво и безмятежно, как кошка. Хотя ее щеки пылали румянцем, на лице еще виднелись следы болезни, а шея была тонкой, как стебелек. Иногда женщина улыбалась своему сыну теплой, обезоруживающей и немного беспомощной улыбкой.

Акира рассказывал, нет, не историю своей жизни, а какую-то особую, древнюю, нестареющую повесть – повесть о радостях и печалях человеческих сердец. И Кэйко видела, что Нагасава сморит на него, как, должно быть, когда-то смотрел на ребенка, которого ему принесли из опустевшего заколоченного дома. Акира этого не замечал. Он говорил, и его слова падали в пустоту и исчезали. Так исчезает в глубине вечности жизнь, управляемая теми потоками и ветрами, что загадочны, непредсказуемы и непонятны, словно узор из опавших лепестков сакуры, полет снежинок или движенья человеческой души.

ЭПИЛОГ

Цветы цветут молча,

Молча цветы опадают.

И на свои ветки,

Где в одночасье их цветенья

Слилось все сущее в мире,

Не возвращаются вновь.

На едином стебле цветами,