Книга Очаг на башне - Вячеслав Рыбаков

– Конечно, – тихо ответил Симагин.

– Играть стыдно, потому что чего захотел, то и стало. Но не по-настоящему. А значит, этого и нет. И только ты такой глупый, что притворяешься, будто есть. Сделать не можешь, а только притворяешься. Понимаешь? Я это понял и пошел к тебе.

– Спасибо, Антон. Ты мне очень помог. Правда.

– Вот и хорошо, – сказал Антошка.

Он затрепыхался, и Симагин поспешно выпустил его. Антошка съехал на пол с его колен, взял планетоход и бережно задвинул на прежнее место. Поднялся и вдруг замер спиной к Симагину.

– А ты по нам скучаешь? – напряженно спросил он.

– Очень.

– Я спрошу, ладно?

– Конечно, Антон.

Он помедлил и совершенно чужим голосом спросил:

– Мама меня обманула?

Симагин смотрел ему в спину. Сын ждал ответа.

– Нет, – сказал Симагин. Антошка молчал. – Нет, Антон, не обманула. Она сама верит в то, что говорит. Она больна.

– А ты веришь в то, что говоришь?

– Да.

– А ты здоров? Симагин сглотнул.

– Немножко здоров, – сказал он.

Антон начал поворачиваться к нему и вдруг завозился под курточкой, расстегнул рубашку и достал из-за пазухи скрученную школьную тетрадку с таблицей умножения на задней стороне обложки. Протянул Симагину. Симагин взял. Тетрадка была теплой.

– Я написал рассказ, – проговорил Антон. – Про один неразрешимый вопрос. Я когда вырасту, обязательно стану писатель и решу их все. Я их ненавижу.

– Спасибо, – тихо проговорил Симагин, не решаясь открыть. – А мама... читала?

– Нет. Я же не хочу, чтобы она опять плакала. А знаешь, пап. Если я у тебя останусь, мама ведь за мной сюда придет. А?

– Нельзя так делать, – с трудом выговорил Симагин. Потом они молча ехали в метро. Потом – в пустом трамвае. И тоже молчали, обнимая друг друга. Зажужжала невесть откуда взявшаяся пчела и с размаху ударилась о стекло. Заметалась.

– Глупая, – нежно сказал Антошка. – Все твои сестрички спят давно, а ты что?

Симагин будто собственным телом ощущал боль и отчаяние бессильных, смехотворно легковесных щелчков о непостижимую прозрачную преграду. Он порылся в карманах, вырвал из блокнота листок со старыми формулами и, свернув из него кулечек, поймал пчелу. Попытался открыть окно, но окно, конечно же, не открывалось. Пчела обреченно бесновалась внутри. Приговаривая что-то ласковое и успокаивающее, Симагин подошел к дверям и, когда на остановке они раскрылись, выпустил пчелу. Она косо пошла вверх, мелькнула темным прочерком на фоне освещенных окон и пропала.

Антон восхищенно смотрел на Симагина.

– Она не умрет? – спросил он. Симагин молчал. – Папа! Теперь она не умрет?

– Умрет, – сказал Симагин. – Все когда-нибудь умрут, Антон.

Антон помолчал и проговорил опять совсем чужим голосом:

– А зачем тогда все?

– Никто не знает, – ответил Симагин.

– А как думаешь ты?

– Я... Я думаю, Антон, что раз уж так получилось, и все, что есть, уже есть, самое лучшее, что мы можем, – это помогать друг дружке. Ведь если бы нас не было, кто спас бы пчелу?

– А зачем ее спасать? Она все равно умрет.

– А затем, что она успеет кого-нибудь еще спасти.

– А если бы нас не было, трамвая бы не было, и пчела бы в него не зашла.

– А если бы нас не было, Альме в Лешаках стало бы некому лизать руки, она бы от этого очень обозлилась и всех бы старалась покусать. И людей, и уток, и зайцев.

Антон нахмурился.

– Как все путается, – сказал он. – Это неразрешимый вопрос?

– Да.

Антон вздохнул.

– А вообще бывают разрешимые вопросы?

– Бывают. Но их так легко решить, что их даже не замечаешь.

– А скажи, пап. Она правда успеет кого-нибудь спасти?

– Правда, – твердо ответил Симагин. – Это я точно знаю.

Из трамвая он вынес Антошку на руках. Подержал немного и осторожно опустил. Антон чуть отодвинулся, глядя на него по-Асиному, звездными глазами.

– Возьми мой рабочий телефон, – сказал Симагин. – Если что, звони. И приезжай почаще.

– Как смогу, – взросло и просто ответил Антон, тщательно упрятывая клочок бумаги. Потоптался еще и, шепнув: "Пожалуйста, вылечи маму...", опрометью кинулся к дому.

– Антон! – не выдержав, крикнул Симагин. Антошка застыл в темном провале входа, обернулся.

– Хочешь уметь летать?

Асины глаза смотрели серьезно с маленького лица. У него был красивый отец, вдруг подумал Симагин впервые в жизни, и по сердцу опять будто полоснули бритвой. Антон помедлил, потом коротко посмотрел вверх, в черноту, где пропала пчела. Если с ней опять случится беда, чтобы помочь, нужно лететь следом.

– Хочу, – сказал он.

– И я хочу, – сказал Симагин. И ободряюще улыбнулся сыну: – А крылья у нас будут диаметром двадцать метров.

6

Он долго стоял, будто его пригвоздили. Привела – и увела, думал он, каким-то чудом продолжая ощущать в ладонях и на коленях худенькое, смешно увесистое тело. Привела – и увела.

Тот человек предал ее. Она несчастна.

Неужели нельзя решиться ради счастья трех людей?

Но разве это счастье – с грохотом вклепанное паровым молотом! Ощущать ласку, зная, что это я сам ласкаю себя ее руками, будто тряпичными ручонками куклы вожу по собственной коже... Как если бы, отчаявшись обрадовать друзей, взял автомат, поставил их к стенке и под дулом заставил кричать: "Мы рады! Спасибо! Нам хорошо!"

Ненастоящая любовь – ежедневное напоминание того, что настоящей добиться не смог, нескончаемое свидетельство собственной несостоятельности...

Свинья! О чем ты думаешь? О себе, о себе! А Антон? А она сама? Какое право я имею из-за себя не лечить ее?

Выдался погожий день.

Морозно светящиеся облака медленными грядами плыли по ярко-синему небу. Тени печатались длинно и густо. Ледяное солнце ослепительно гравировало город, остро полыхая стеклами проносящихся машин.

Симагин издалека увидел Асю. Воздух застрял в горле, кровь приклеилась к стенкам сосудов. Он боялся встретить ее с мужчиной – нет, она шла одна, не торопясь, спокойная, во всем прежнем, очень похожая на себя, но совсем другая. Он вспомнил ее слова, адресованные его другу: мне нужно только то, что мне нужно, – и понял, что обречен. И решительно пошел навстречу.

– Здравствуй, Ася, – сказал он. – Видишь, солнышко специально, чтоб на лето похоже было...