Книга Хозяин лета - Дмитрий Могилевцев

– Не понимаю, о чем вы, – ответил Шеин, глядя на секундомер. – Лично я бы посоветовал вам сдаться, а потом объявить народу об отказе от власти. В этом случае я обещаю вам жизнь и загранпаспорт и даже доступ к вашим счетам в Китае и Индонезии.

– Твою мать! – ругнулся президент. – А я такому козлу хотел пообещать психушку и пенсию на спокойную старость. И как ты мне предложишь обратиться к народу? Твои недоумки телецентр взорвали!

На столе запищал зуммер другого телефона. Шеин подхватил вторую трубку, откуда ему сообщили: «Комендатура в Верхнем городе». – «Шлите немедленно, – шепотом приказал Шеин. – Группу из Центробанка возьмите и с Володарки. Оповестить все патрули центра!» А в другую трубку сказал задумчиво:

– Это сути не меняет. Вас никто не поддерживает. Страну вы довели до нищеты. Разграбили. Народ не мог вас больше терпеть.

– Это ты-то, дебил, голос народа? – Президент захохотал. – Не дури, генерал. Я тебя понимаю. Сладенького захотелось, сила в головку ударила. Город мой изувечил. За одно это тебя нужно на фонарном столбе вывесить. А еще сколько спецов угробил. Мне с молодыми заново придется начинать, а?.. А если б у тебя что и получилось, ты что, думал, дивизии у границы нашей зря стоят? Ты разве не понял – ты в своем кресле сидишь, пока я рулю. Не понял, на ком и почему независимость наша держится? Куда бы ты делся, если б победил? Сам бы на блюдце страну принес, недоумок хренов, и сапоги б лизал, пока тебя этим же сапогом по пысе в Лубянском подвале? Вот же дебил!

– Я даю вам срок в один час, – отчеканил Шеин.

Президент долго молчал. Так долго, что Шеин подумал, что связь прервалась, и хотел повесить трубку. Но тот заговорил снова.

– Какой там час – посмотри, погода какая. Хозяин собаку из дому не выгонит. А ты своих куда погнал? – спросил президент.

Шеин, холодея, принялся тыкать пальцами в кнопки.

– Ну-ну, – хмыкнул президент. – А сколько ж я денег на вас угробил. Старая школа, мать вашу. Развел идиотов. До скорой встречи, генерал!

Трубка издала три коротких гудка и умолкла. В дверь кабинета постучали.

– Да! – крикнул Шеин, пододвинув лежащий на столе «краб».

– Товарищ генерал, – доложил появившийся в дверях растерянный майор в бронежилете, – связи больше нет. Никакой. И сеть отрубили.

– А генераторы?

– Запускают… там уже люди, в подвалах.

– Немедленно отправьте людей вслед группам, вышедшим на Верхний город! – крикнул генерал. – Немедленно вернуть!

Майор выбежал за дверь.

Ничего никому передать он не успел. Бронетранспортер, на котором выехала посланная в Верхний город группа, едва успел выкатиться за ворота. Наблюдавшие за ним из окон – за секунду до того, как стекла этих окон брызнули им в лица, – увидели, как он скрылся в огромном оранжевом пузыре взрыва.

Генерал подумал: вот в этом весь он, великий и славный отец нашей болотной нации. Вертит миллионами судеб, дивизиями и заводами и не отказывает себе в маленьком удовольствии поиздеваться напоследок, обжулить копеечно, как уличный кидала. Что ж, это страна его выбрала, свою защиту и опору. Пусть с ним и живет. Впрочем, зачем же себя раньше времени списывать со счетов? Пока жив, пока оружие в руках – шансы есть. Его люди разбросаны по Городу, но их можно собрать. Главное, уйти туда, где можно закрепиться. Вниз, в лабиринт. Взять самых надежных людей, взять заложников – и вниз. По тоннелям можно выбраться из Города, превратившегося в огромную мышеловку. А там – посмотрим. Если последние сообщения не врут, самопальные бунтари, конфедераты, уже двинулись сюда, на Город. А враг врага – это почти друг, не так ли? Им наверняка нужны знающие люди. Способные обуздать быдло, завладевшее оружием. И направить его в нужную сторону.

Через час «эскадрерос», методично, как дезинфекторы, зачищавшие коридоры и кабинеты, добрались и до шеинского – и никого там не нашли. Вышибая все двери подряд, они высадили и ту, за которой кричал и корчился второй генеральский зам. Они приказали ему замолчать, но он кричал не переставая. Тогда они сбросили его со стола и очередью разбили голову.

Меня не покормили вовремя. Конечно, я не знал, сколько времени прошло. В моей обрезиненной конуре день и ночь отмечал только свет, лившийся с потолка. Ночью его выключали, и камера погружалась в кромешную, полнейшую темень. Но свет выключился, когда я еще не хотел есть, а потом включился снова, но стал совсем тусклым, желто-красным, таким слабым, что я едва различал стены.

Я прождал часы или всего минуты и захотел есть. Так, что даже закололо под ложечкой. Меня снова стало мутить. Сумрак колыхался передо мной, дрожал. Волнами накатывала тошнота, и снова страшно заломило в висках. Я подумал: вот и цена всей радости, всего вчерашнего пения разгулявшихся мышц. Щепотка порошка – и ты здоров и весел и не помнишь о том, что совсем недавно в твою голову впечатался увесистый кусок стали, а потом ей же досталось от свиночеловека, хорошо разбирающегося в сопромате. Не помнишь о лихорадке и о том, как кружилась перед глазами земля. А потом тебе не дают твой миллиграмм счастья. Просто – не дают. И не нужны никакие доработки и головомойки.

– Сволочи! Суки! – закричал я, грозя вялой рукой невидимым камерам. – Мне плохо! Дайте мне есть! Дайте! Скоты!

Никто не отозвался, и я забарабанил кулаками в дверь – обрезиненную, прочную, как боксерская груша, беззвучную. Потом сел, уткнувшись в нее лбом, и заплакал.

Должно быть, я заснул, потому что, когда дверь внезапно открылась, я вывалился наружу, прямо под ноги людям с автоматами, затянутым в черные униформы и бронежилеты.

– Э, да вот и он. И будить не нужно, – сказал мне Ступнев и, взяв за шиворот, вздернул на ноги.

– Я… привет, то есть я бы поел сейчас, я…

– Слушай, – ответил Ступнев, – нет времени. Сейчас ты пойдешь с нами и очень быстро. Ать-два.

Он за шиворот же выдернулменя в коридор.

– Мне плохо, – заскулил я. – Совсем.

– Потом! – крикнул Ступнев. – Пошли!

И мы побежали. Я механически перебирал ногами, глядя на мельтешащую впереди спину в черной униформе, спотыкался, тыкался в стены, падал. Меня подхватывали или вздергивали на ноги, как манекен, и снова пихали – беги, топ-топ! После того как мы сбежали по длиннющей лестнице, грохочущей, сваренной из крашеной арматуры, я мешком шлепнулся на цементный пол и, изогнувшись, дергаясь пустым животом, проблевался желчью.

– А-ар! – прорычал Ступнев.

Меня схватили под руки, поволокли. Затащили в темный закут, Андрей повозился у стены, и она вдруг отъехала в сторону, открыв белую, облицованную сверху донизу кафелем комнату. Меня затащили внутрь.

– Слушай внимательно, – приказал Ступнев, – повторять не буду. Ты меня можешь слышать? Ты понимаешь, что я говорю?

Я кивнул.