Книга Золотой компас - Филип Пулман

— Стыдитесь! Пусть даже храбрость вам изменяет, но как же можно вот так, на глазах у всех труса праздновать? Да еще перед лицом этой девочки! Вы понимаете, что ей пришлось пережить?

Лира слишком устала, чтобы удивляться такому заступничеству. Но гневный окрик Йорека возымел свое действие.

— Твоя правда, Йорек Бьернисон, — покаянно проронил Джон Фаа. Мгновение спустя он уже властно распоряжался: — Подбросьте-ка дров в огонь, да согрейте супа для девочки. Для них обоих. Фардер Корам, как там у тебя, места хватит?

— Хватит, Джон, хватит. Неси ее к моим саням, мы ее мигом согреем.

— И мальчонку бы тоже надо, — раздался чей-то неуверенный голос. — Пусть хоть поест да отогреется, раз уж…

Лира понимала, что нужно обязательно рассказать Джону Фаа про ведуний, но язык у нее заплетался от усталости, да и все вокруг были ужасно заняты. Несколько минут она осоловевшими глазами смотрела на дым от костров, на суетливо снующих туда-сюда людей, на желтые круги фонарей, а потом словно провалилась куда-то. Девочка очнулась оттого, что горностай-Пантелеймон легонько покусывал ее за ухо. Прямо над собой она увидела знакомую медвежью морду.

— Ведуньи, Лира. Ты что, забыла? — шептал ей в ухо Пан. — Это я позвал Йорека.

— А, — слабо отозвалась девочка. — Йорек, миленький, спасибо тебе, что ты меня отвез и назад тоже привез. Только еще про ведуний скажи сам Джону Фаа, а то я забуду.

Сквозь сон Лира услыхала, как медведь что-то утвердительно бурчит, но что именно, она уж не разобрала, потому что крепко спала.

Когда она проснулась, уже почти рассвело, если только это можно было назвать рассветом. Правда, светлее здесь в эту пору и не бывает. Край неба на юго-востоке словно бы побледнел, и в воздухе висела серая пелена, сквозь которую неуклюжими тенями двигались цагане. Они грузили нарты, закрепляли постромки на собаках. Дел было много.

Лира смотрела на всю эту суету, лежа под грудой шуб в санях Фардера Корама. Над ними соорудили навес, так что получилась эдакая кибитка на полозьях. Пантелеймон уже давно проснулся и раздумывал, кем бы ему обернуться: песцом или горностаем, примеряя то одно, то другое обличье по очереди. Рядом с нартами, прямо на снегу, уронив голову на лапы, богатырским сном спал Йорек Бьернисон. Старый Фардер Корам был уже на ногах, так что стоило ему заметить возню Пантелеймона, как он торопливо захромал к своим саням. Ему не терпелось поговорить с девочкой. Увидев его, Лира села, протирая сонные глаза.

— Фардер Корам, я теперь знаю, что же я по веритометру никак прочитать не могла. Там было два символа: “птичка” и “нет”, и он их все время повторял, а я не понимала, — ведь это означает “нет альма”, но так же не бывает… Как же это, а, Фардер Корам?

— Мне больно говорить тебе об этом, детонька моя, ведь ты так старалась, но… час назад этот мальчик, найденыш, умер. Он все метался, места себе не находил, все звал свою Шмыгу, все спрашивал, где она, да скоро ли придет. И кусок этой рыбы сушеной к груди прижимал, совсем как… Эх, да что тут говорить! Только, знаешь, как он глазки-то закрыл, да замер, наконец, тут нам всем и показалось, что отмучился он, бедняжка. Так он спокойно лежал, как бы любой из нас лежал, кабы умер. Будто альм его просто истаял, как всегда бывает. Мы тут пытались могилку ему вырыть, да куда там, земля-то мерзлая, точно камень. Вот Джон Фаа и приказал погребальный костер сложить, чтобы не стал он добычей падальщиков да трупоедов. А ты, детка моя, себя не кори. Ты у нас храбрая, я горжусь тобой. Теперь-то мы знаем, на что способны наши враги, на какое изуверство чудовищное. Кровь невинных вопиет к отмщению, но мы свой долг выполним. А тебе сейчас надо отдохнуть и, самое главное, покушать, а то ты вчера ни крошки не съела, так сразу и заснула. В этих краях так нельзя, надо кушать, милая, а то ослабнешь.

Старик говорил, говорил, а сам все время что-то делал: рассовывал по тюкам меховые одеяла, проверял на прочность стяжки на нартах, дергая за постромки упряжи, суетливо перебирая их пальцами.

— Фардер Корам, — в голосе Лиры звучала твердая решимость, — а где он сейчас? Погребальный костер уже был?

— Нет еще, детка. Он пока там лежит.

— Я хочу взглянуть на него.

Старик не стал ее удерживать. Она видала вещи и пострашнее. Пускай, раз ей так легче.

Еле переставляя ноги, Лира побрела вдоль вереницы нарт. Пантелеймон белым зайчонком трусил рядом. Чуть поодаль несколько человек таскали хворост и складывали его в большую кучу.

Тело мальчика лежало тут же рядом, под клетчатым одеялом. Опустившись на колени, Лира неловкими руками приподняла покров. Пальцы в варежках плохо ее слушались. Один из цаган попытался было остановить девочку, но остальные лишь попятились в страхе.

Пантелеймон просунул мордочку Лире под локоть, и они вместе смотрели на маленькое измученное личико. Девочка стряхнула с руки варежку и дотронулась кончиками пальцев до глаз Тони. Ей показалось, что она коснулась ледяного мрамора. Да, Фардер Корам правду сказал. Мертвый мальчик лежал так спокойно, а его альм будто бы истаял. Господи, а если бы все это случилось с ней, если бы это ее оторвали от Пантелеймона! Лира в панике схватила зверька и прижала Пана к груди так, словно хотела спрятать его у себя в сердце. Боже мой, ведь все, что осталось у Тони — это жалкий кусочек сушеной рыбы.

Стоп. Где она, эта рыба?

Девочка пошарила под одеялом. Там ничего не было. Встав с колен, она обвела сгрудившихся поодаль цаган недобрыми глазами.

— Где его рыба? — В голосе девочки клокотала ненависть.

Они растерянно переминались с ноги на ногу, явно не понимая, о чем идет речь. А вот их альмы все сразу поняли и украдкой перешептывались между собой. Один из цаган попытался было улыбнуться.

— Гады! Я вам посмеюсь! Я вам глаза повыцарапаю! Гады проклятые! Ведь у него больше ничего не было, только этот несчастный кусок сушеной рыбы, а он думал, что это альм, из рук его не выпускал, к сердцу прижимал, а вы… Куда вы его дели?

Ощерившийся Пантелеймон обернулся снежным барсом, до странности похожим на Стельмарию, альма лорда Азриела, но Лире было не до него, она ничего не видела вокруг себя, одну только содеянную черную несправедливость.

Кто-то из цаган попробовал унять ее.

— Ну, ну, Лира, что ты расходилась-то?

— Я спрашиваю, — срывающимся он бешеной ярости голосом повторила девочка, — кто посмел отнять у него рыбу?

Человек отступил назад, словно боясь обжечься.

— Я же не знал, — пробормотал он, оправдываясь. — Я-то думал, это просто, ну, объедок, вот и убрал. Что, думаю, покойник с куском в руках лежать будет. Правда, Лира, я же как лучше хотел, чтоб культурно…

— Куда ты ее положил?

Цаган понурил голову.