Книга Гражданин Винс - Джесс Уолтер

— Да, знаю, — отзывается Винс. Идет вслед за Эдди в столовую, садится у стойки, пока тот перекладывает отбивные в сковородки с маслом. В темной столовой за его спиной никого нет. Свет горит только в кухне, и создается впечатление, что Эдди готовит на сцене.

— Этот приезжий, Рей, тоже о тебе выспрашивал, — говорит Эдди и осторожно наливает Винсу виски из бутылки под столом.

— Он часто заходит? — Винс кладет на стол пятерку. Одним движением Эдди смахивает пятерку и оставляет трояк.

— Рей-то? Последние несколько дней каждую ночь ошивается, приходит около двух, к девчонкам пристает, дурью мается. В карты он играть не мастер, а вот к бабам подход знает, по-моему.

Жди, пока сами подойдут. Проще пареной репы.

— Так куда ты ездил? — интересуется Эдди.

— Домой на пару дней.

Эдди отрывает взгляд от сковородки.

— Шутишь? А где твой дом?

— В Нью-Йорке.

— Ну да, слышал. У тебя там друзья остались?

— Нет.

Винс сам удивляется, услышав свой ответ. Там у него друзей не осталось. Теперь его друзья здесь. Когда же определенное место перестает быть домом?

— И у меня, — говорит Эдди. — Сынок в Сиэтле живет, но он со мной не разговаривает. В Индиане сестра и племянники, но я к ним не езжу. А кроме них… остальные давно на том свете.

Винс покачивает виски в стакане, вдыхает аромат курятины и тепло от плиты.

— Считать не пробовал?

Эдди поднимает глаза.

— Считать?

— Ага. Сколько умерших ты знаешь. Я тут на днях попытался.

— Да ну?! И сколько набралось?

— Бросил считать после шестьдесят третьего.

Эдди смотрит на него, словно ждет, что ему переведут, потом отмахивается покрытым панировкой куриным бедром.

— Черт, да я в год по шестьдесят три теряю! Пролистываю передовицу, спорт, юмор, сразу к разделу некрологов. Чтобы убедиться, что меня там нет. — Он говорит и щипцами переворачивает куриные ножки и бедра в черных сковородках на всех четырех конфорках. — Не, мне это не надо считать, Винс. Когда твое время истекает… сам знаешь. — Эдди поднимает голову и встречается взглядом с Винсом. — Ты еще молод. И, наверное, в твоей жизни соотношение приглашений на свадьбы и похороны один к одному. Я вот и не припомню, когда последний раз гулял на свадьбе. Зато на похороны каждый месяц хожу, черт подери. — Эдди несет сковороду к раковине. — Я так устал от похорон, что, пожалуй, свои пропущу.

Винс открывает рот, чтобы выдать что-то умное, но вмешивается то ли суеверие, то ли просто страх, и он решает промолчать. Поднимает стакан за здоровье Эдди и допивает виски.

Картежники появляются по одному, и каждый раз, когда дверь открывается, Винс напрягается, но вместо Рея получает улыбки, рукопожатия и похлопывания по плечу.

— Что, еще хочешь бабок из нас вытрясти? — Джекс чуть ли не обнимает его. Виски пьется легко. Не успев опомниться, Винс уже сидит на привычном месте за привычным столом, смотрит в карты, которые скользят в его пальцах, словно жидкость. Он в который раз поражается тому, как всегда складываются карты, тому, что они никогда не подводят и не выдают. Он мог проделывать это сотни раз и ни разу не облажаться. И каждый раз карты будут тасоваться так же безупречно, как вода из двух кувшинов, слитая в один. И разве можно в такой момент, когда ты способен творить чудеса, когда ты способен воспарить, бояться столь грубо сработанного предмета, как Рей-Прут, столь приземленного и простецкого? Он бросает карты по столу, они скользят по гладкой поверхности и останавливаются точно там, где ему хочется. Неужели этой ночи так трудно не кончаться, а этой игре продолжаться вечно?

Джекс поднимает свои карты.

— Моя жена решила от меня окончательно уйти, так мы с нею целую ночь пытались во всем разобраться. Я ей говорю: «Да ладно тебе, детка». И спрашиваю: «Ну что случилось?» А она мне: «Ты глуп». Или: «Ты бесчувственный. Тебе бы только пожрать да футбол посмотреть. Ты не слушаешь, что я говорю». Или: «Ты мало зарабатываешь». Или: «Плохо относишься к моим родственникам». Мама, роди меня обратно, у нее этого списка часа на четыре хватило! А потом она ушла. Сложила в сумку одежду и выкатилась за дверь.

Винс смотрит в свои карты.

— В ту ночь я впервые за двенадцать лет спал один, — признается Джекс. — И ни хера не выспался, кстати. Все смотрел на ее половину кровати. Подушка под покрывалом. Она так двенадцать лет кровать заправляла. А теперь что же, так навсегда и останется? В конце концов, я проснулся в четыре утра. Весь в поту, аж простыня прилипла. Только пот не от жара. Холодный пот. Бывало с вами такое?

Джекс кидает два доллара для затравки.

— И вот еще, я никогда не запоминаю сны. Никогда. Но той ночью почему-то… в четыре утра сон так четко ко мне вернулся, как наяву. Вот прямо как будто так все и было. Во сне я, значит, на футболе, лучшие места на стадионе за всю мою жизнь. Играют «Рейдерс» и «Долфинс». И «Рейдерс» добивают «Долфинс». Шула[46]рыдает.

Винс откусывает от куриной ножки — горячей, жирной, идеально прожаренной, — пьет виски, отвечает на ставку.

— Нет, я люблю футбол. Но он мне никогда не снился. На следующее утро беру я газету и вижу, что по программе играют чертовы «Рейдерс» с чертовыми «Долфинс», ну прям как в моем сне. Может, я, конечно, краем уха слышал, что они будут играть и это засело в моем — как это называется? — подсознании? Но клянусь Богом, я понятия не имел, что будет матч между этими двумя командами! Так что, я думаю, это знак, правильно?

Джекс делает глоток из большой бутылки шампанского, которую зажимает между ногами, похожими на стволы деревьев.

— За час до первого вбрасывания я поспрашивал и узнал, что «Рейдерс» уступают шесть очков. Я подумал, неспроста это все, и поставил на Окленд, да на такой счет, будто Мохаммед Али дерется с Барри Манилоу, так его за ногу. Круче не бывает. В кредит. Поставил все деньги, которых у меня нет.

Кто-то присвистывает. Все один за другим ставят или пасуют, не сводя глаз с Джекса.

— Ну вот, ставлю и чувствую себя полным придурком. И весь день потом чувствовал. Как будто промахнулся не по-детски. Господи, у меня нет работы, и я собрался поставить две штуки из-за вшивого сна? Ужасная игра. «Рейдерс» никак не могли сдвинуть мяч. За минуту до конца «Долфинс» всухую выигрывали тринадцать очков. И от моих шести очков толку, что с козла молока.

Все улыбаются, подаются вперед.

— Ну вот, сижу я там, жду, что потеряю две штуки, и тут вдруг все в голове прояснилось: Пегги ушла, мне светит банкротство. Это же целая цепочка неверных решений, целая жизнь сплошного облома, нет, правда. И как только я себе в этом признался, случилось чудо, мать его: Стаблер навешивает им, и не кто-нибудь, а чертов Фредди Белитников проходит за защитника и — бац! — за сорок секунд счет уже тринадцать — шесть. Осталось всего ничего, нужен перевес в одно очко. И ставка — моя. Я не выиграл… но и не проиграл. Вот такая херовина. В смысле: я хотел выиграть. А почему бы и нет? На самом деле. Чего еще желать такому человеку, как я… кроме как не проиграть?