Книга Спецназ обиды не прощает - Евгений Костюченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну хочешь, я эти чемоданы отнесу? — сказал Фикрет.
— Сами отнесут, — решил Панин.
Судьба Балабека была решена еще тогда, когда он подставил их под пули. Его нельзя было отпускать. И он исчез. Фикрет, конечно, не убивал его. Он просто по дороге завез его к своим друзьям. Каждый должен заниматься своим делом. Кто-то ловит рыбу. Кто-то ловит тех, кто ловит рыбу. А кто-то стоит между ними и заметает следы.
Однажды Фикрет уже воспользовался помощью тех, кто умеет заметать следы. Во время событий, затесавшись в толпу и запоминая приметы зачинщиков, он видел, как зверствовал один из погромщиков. Он называл его Уродом. Урод убивал сладострастно и изощренно. Фикрет постарался, чтобы его схватили одним из первых. И как же он был потрясен, когда спустя месяц Урод снова ходил по улицам, блаженно улыбаясь.
«Он больной, псих он», мрачно объяснил Панин, «у него все справки в порядке».
«Но я сам видел!» возмутился Фикрет.
«Свидетелей нет», сказал Панин.
«Значит, он может всех спокойно резать?»
«Слушай, давай сначала со здоровыми разберемся».
«Он притворяется», настаивал Фикрет. «Я за ним посмотрел немного. Когда со своими говорит, лицо нормальное. Они что-то готовят. Давай его хотя бы в дурдом засадим».
«Да пойми, не до него сейчас. Работы — море, никто не будет отвлекаться на безнадежного психа».
Но Фикрет не мог успокоиться и продолжал следить за Уродом. И однажды доложил: «Он за тобой ходит. Утром и вечером крутится у твоего дома. Вчера с ним еще двое были, вечером, когда ты на генеральском БРДМ приехал. Что будем делать?»
«В моем доме еще сто человек живет, с чего ты взял, что он за мной ходит?»
«Эти сто человек его не допрашивали. Ты допрашивал».
«Хорошо, я уточню его адрес. Ментам позвоним, пусть займутся профилактикой».
Фикрет покачал головой. Назавтра к Панину пришел его человек, которого он направил незаметно сверить адрес Урода. Агента трясло. Оказывается, выходя из двора, он столкнулся с каким-то психом (агент, естественно, понятия не имел о человеке, которого устанавливал). Псих, ласково улыбаясь, спросил: «Дядя, зачем ты меня ищешь?». Через неделю милицейский опер сообщил, что профилактику делать невозможно по причине отсутствия профилактируемого. Урод исчез.
«Может быть, он к родным уехал, в район», предположил Панин. «Ты не видел его на автовокзале? Может быть, послать за ним ребят?»
«Не надо никого посылать», сказал Фикрет. «Занимайся здоровыми уродами».
Прошло больше десяти лет, но Панин и сейчас помнил, как легко и насмешливо звучал тогда голос Фикрета. Точно так же, как и сейчас.
В план размена придется внести небольшие поправки. Но это дела не меняет.
Он оглядел противоположный берег. Горы ржавой земли и бетонного боя, опоры высоко поднятых трубопроводов отражались в застывших лужах. Уютное местечко. На самой высокой земляной куче белело бетонное полукольцо. Готовое пулеметное гнездо.
Нет, они не начнут стрелять в такой ситуации, подумал Вадим Панин. Нас слишком много, а им еще неизвестно, здесь ли аппаратура. Будем ждать.
— Ты засек их машины? — спросил Махсум. — Синий «Жигули» третий модель. Два человека. Потом «пазик», занавески закрытые. И какой-то зеленый микрик, типа «транспортер», далеко стоял, плохо видно.
— «Пазик» похоронный, — сказал Вадим. — Здесь кладбище недалеко. Он может здесь стоять по своим делам. Может быть, заправляется левым бензином.
— Хохол его держит. На всякий случай. Пока другой мишень не появился. Надо народ держать в полной боевой готовности.
— Надо, — согласился Вадим Панин. — Только рано еще. Могут устать, перегореть. Или нервы не выдержат.
— У Хохла нету нервов, — сказал Махсум. — Пойдем в карты сыграем.
— Я не играю.
— В дурака. В простого дурака. На маленький интерес.
— Иди, поиграй со своими, — сказал Панин. — Я здесь похожу, покурю. Подумаю.
— Не обижай меня, — нахмурился Махсум. — Если ты отказываешься со мной играть, значит, не доверяешь. Значит, я козел, да?
— Разве я отказался играть? — сказал Панин, пытаясь понять, зачем чеченец затевает ссору. — Я сказал, иди поиграй, я пока покурю.
— Но ты будешь играть, конкретно?
— Отчего же не сыграть. Можно и сыграть. Только не на деньги. Мне еще до дому добираться.
— Денег мы вам дадим, — ухмыльнулся Махсум. — Много дадим. Так я тебя жду.
Целый час Панин ходил вдоль канала, зачарованно глядя на сплетение зеленых и бурых струй. Солнце садилось за далекие горы, заливая небо остывающим розовым светом, и вытянутые перья облаков отсвечивали снизу золотом.
Наконец, полог тента в грузовике приоткрылся, и Махсум нетерпеливо махнул ему. И тут засвиристел телефон. Раз, два, три. Едут.
Он подбежал к грузовику.
— Ну давай садись, быстро прокатаем картишки, — сказал Махсум, потирая руки. — А то скоро друзья приедут.
— Уже едут, — сказал Вадим. — Все по местам.
— Не надо командовать, — сказал Махсум недовольно, продолжая тасовать колоду. — Ладно, потом сыграем.
Еще не стемнело, но над заводским забором, под которым стоял Панин, уже загорелись прожектора. Красные огоньки светились на макушках колонн, гирлянды лампочек протянулись зигзагами, обозначая лестницы и переходы.
На другом берегу канала сгустилась темнота. И только на трубопроводах горела нестройная цепочка ламп, их тусклый желтый свет лучился, пересекая струйки пара, бьющие кое-где из труб.
В темноте замелькали фонарики.
— Идут, — сказал Махсум. — Давай, действуй, я прикрою.
«Сергеич меня прикроет, а не ты», подумал Вадим. Он подошел к эстакаде и поморгал фонариком. В ответ на другом берегу тоже моргнули, и он пошел через канал. Под ногами скрипели доски, предусмотрительно уложенные группой Ковальского сегодня утром. Внизу шумела и плескала вода.
— Митя, ты? — услышал он голос Азимова.
— Я. Где наш человек?
— С нами. Не бойся, можешь его пощупать.
Он спрыгнул на землю. Его окружили, и сразу несколько фонариков ослепили его.
— Где наш человек?
— Не торопись, Митя, — сказал Азимов. — У нас так не принято. Давай поговорим, давно не виделись.
Казалось, он не переодевался после их встречи в аэропорту. Белая сорочка, галстук, шляпа.
— Чего это ты весь в черном? — насмешливо спросил он, оглядывая Вадима. — У тебя кто-то умер? А что у тебя в кулаке?
— Вот, полюбуйтесь, — Панин разжал ладонь.
