Книга Предупреждение Эмблера - Роберт Ладлэм

— Я позвоню, — сказал он и сдержанно улыбнулся. — Даю слово.

Глава 16

Лэнгли, Вирджиния

Ничего с собой поделать Клейтон Кастон не мог: взгляд его сам собой то и дело соскальзывал к кофейному пятну на серо-желтом, цвета овсяной каши ковре в кабинете Калеба Норриса. Возможно, наилучшим решением проблемы было подождать, пока такие же пятна не покроют его целиком, придав, по крайней мере, всему ковру новый единый оттенок. Неплохой способ спрятать что-то: изменить природу или характер окружения. Пожалуй, в этом что-то есть.

Дальнейшему развитию идеи помешал нарушивший ход мыслей голос хозяина кабинета.

— Так что случилось?

Кастон мигнул. В луче пробившегося через окно утреннего света плавали крохотные пятнышки пыли.

— Как вам уже известно, мы нашли людей, в то или иное время работавших с ним в одной команде. И я попытался определить, каким было последнее оперативное задание Таркина. Оказалось, командировка на Тайвань. Оставался вопрос, кто был контролером операции. Это важно, потому что именно контролер операции подписывает итоговый отчет. Я решил, что этот человек должен был знать Таркина еще до того, как он стал Таркином. Не исключено, что именно он и привлек Таркина к оперативной работе.

— И кто же оставил на бумажке свои губки?

— Подпись отсутствует. Имя лица, санкционировавшего операцию, зашифровано. Кодовое имя — Транзьенс.

— Так кто такой Транзьенс?

— Неизвестно.

— Работать было бы куда легче, если бы ЦРУ имело список агентов ОКО, — проворчал Норрис. — Но мы такого доверия, видно, не заслужили. Этот их драгоценный принцип дробления — каждый знает только то, что ему положено знать — слишком часто приводит к тому, что тебе на задницу цепляют ослиный хвост.

Аудитор повернулся и посмотрел Норрису в глаза.

— Я не смог подобраться к Транзьенсу. Так что это сделаешь ты. Я хочу, чтобы ты позвонил шефу Подразделения политической стабильности, Эллен Уитфилд, и задал ей прямой вопрос. Ты большой начальник, и тебе она отказать не сможет.

— Транзьенс, — повторил Калеб Норрис. — Что-то у меня нехорошее предчувствие... — Он остановился, заметив кислую гримасу Кастона. — Э... я только хотел сказать, что в этом деле много неизвестного. Как ты говоришь, есть большая разница между риском и неопределенностью, да?

— Конечно. Риск поддается исчислению. Неопределенность — нет. Одно дело знать, что мы имеем пятьдесят шансов на успех. И совсем другое, когда не знаем, каковы эти шансы и есть ли они вообще.

— Значит, проблема в знании того, что ты не знаешь. Или незнании. — Норрис тяжело вздохнул и повернулся к Кастону: — Меня беспокоит, что в данной ситуации мы не знаем даже то, чего мы не знаем.

* * *

Вернувшись в кабинет, Кастон испытал острое ощущение — да, иначе не скажешь — неуверенности. Эдриан казался не к месту оживленным и веселым — впрочем, как обычно, — а его собственный, аккуратно убранный письменный стол выглядел каким-то заповедником покоя и порядка: карандаш и ручка лежали рядом, но не касаясь друг друга, тонкая бумажная папка была отделена от них ровно двумя дюймами пространства, монитор компьютера выровнен точно по краю стола.

Кастон тяжело опустился на стул и... Пальцы повисли над клавиатурой. Риск, неопределенность, неуверенность, неведение: идеи прорастали в мозгу, как сорняки на клумбе.

— Эдриан, — неожиданно для себя самого сказал он, — у меня есть керамическая ваза с черными и белыми шариками.

— Вот как? — Молодой человек опасливо осмотрелся.

— Предположим, что есть, — проворчал Кастон.

— Супер.

— Вам известно, что ровно половина шариков черные и другая половина белые. В вазе тысяча шариков. Пятьсот черных, пятьсот белых. Вы собираетесь вытащить наугад один шарик. Каковы шансы, что вам достанется черный?

— Ну, пятьдесят на пятьдесят, правильно?

— А теперь предположим, что у меня есть еще одна ваза с шариками. Вам известно, что шарики в ней либо черные, либо белые, либо и те, и другие. Может быть, все черные. Может быть, все белые. Может быть, их поровну. Может, в вазе только один шарик. Может, их там тысяча. Вы не знаете.

— То есть в данном случае я ни фига не знаю. Кроме того, что в вазе есть шарики, черные и — вариант или — белые. Такой расклад?

— Все верно. Итак, каковы ваши шансы вытащить черный шарик?

Эдриан попытался нахмурить девственно чистый лоб.

— Откуда же мне это знать? Может, вероятность составляет сто процентов. Может, ноль. А может, серединка на половинку. — Он провел ладонью по густым черным волосам.

— Верно. А если бы вам пришлось держать пари? Вы бы согласились поставить десять против одного, что вытащите черный? Или сто против одного? Или один против ста? Что бы вы выбрали?

Молодой человек пожал плечами.

— Ну, я бы сказал... опять же пятьдесят на пятьдесят.

Кастон кивнул.

— Именно так сказал бы любой эксперт. Во втором случае, когда вы не знаете почти ничего, поступать следует так же, как и в первом, где вы знаете почти все. В двадцатые годы прошлого века один экономист, Фрэнк Найт, определил различие между «риском» и «неопределенностью». Имея дело с риском, говорил он, мы случаем случайность с вероятностью. Имея же дело с неопределенностью, мы ничего не знаем даже о вероятности. Но вот какое дело. Как полагали фон Нойманн и Моргенштерн, даже незнание поддается измерению. В противном случае наши системы не могли бы работать.

— Это имеет какое-то отношение к вазе под названием «Таркин»?

Кастон отозвался звуком, напоминающим то ли смешок, то ли сопение, и поднял фотокопию тайваньской газеты, обнаруженную в пришедшем утром конверте. Прочесть ее он не мог, а приложить перевод никто не потрудился.

— Позволю себе предположить, что вы знаете китайский, — с надеждой сказал он.

— Надо подумать.

— Извините, вы ведь говорите по-корейски, не так ли? — смутился Кастон.

— Ни слова.

— Но ваши родители были корейскими эмигрантами, разве нет?

— Поэтому и не говорю. — Эдриан ухмыльнулся. — Они все время учились говорить «уберите вашу комнату» по-английски.

— Понятно.

— Извините, что разочаровал. Но я даже не люблю кимчи. Невероятно, правда?

— Что ж, по крайней мере, у нас есть что-то общее, — сухо заметил Кастон.

* * *

Париж

Дел было много, а времени мало. Обратиться за помощью к людям Фентона Эмблер уже не мог — теперь он вел двойную игру. Так что укомплектованный всем необходимым склад пришлось заменить изобретательностью и предприимчивостью.