Книга Орден для поводыря - Андрей Дай

Но если Лерхе-младший прав?! Эта услуга Семье надолго сделает инициатора неприкасаемым для любых придворных штормов. Здесь выгоды очевидны.

И тогда его хитрозадое высочество Петр свет Георгиевич решает подставить впереди себя великую княгиню. Она женщина, вдова и «наш придворный ученый», как ее звал император Николай Первый. Ее обвинить в чем-то политическом просто не смогут. И особой связи с «немцами» не отыщут. Ударит по либералам? Так им не привыкать. Зато в случае успеха уши Ольденбургских, благодаря Лерхе, будут торчать на аршин.

Вроде все сходится. Но блин, когда же кончится этот садистский ужин?! Мне и нужно-то всего-навсего узнать, спас я Николая от смерти или нет. А как это коснется лично меня – да плевать. Буду надеяться, что дети Никсы окажутся более решительными и разумными, чем потомки его брата Александра.

– …а вот дорожные покрытия, устроенные по проекту этого… Герман Густавович, выручайте. Как там вашего инженера… Капитана, кажется…

Пауза затягивалась. Все смотрели на меня, судорожно пытающегося понять, о чем это они вообще говорят. Барон улыбался, а Фрезе сжал губы. Похоже, ему не нравилось, когда кто-то при нем хвалил хоть что-либо в Томске.

– Вы, видно, имеете в виду капитана Волтатиса? Юрия Ивановича? Однако проект и мне показался достаточно любопытным…

– О! Не скромничайте. В Томске только и говорят, что о полной победе над осенней распутицей. Я имел честь беседовать с вашим председателем, господином Фризелем. Так он утверждает, что, дескать, устройство насыпных мостовых – целиком и полностью ваша, дорогой Герман Густавович, заслуга. Признаться, я и в Барнауле ожидал обнаружить нечто подобное, однако был несколько разочарован…

– В смету горного правления на следующий год заложено мощение центральных улиц, – ворчливо прокаркал Фрезе. – Наша горная строительная комиссия сочла схему капитана Волтатиса недолговечной, а посему – пустой тратой казенных средств.

– Пожалуй, Александр Ермолаевич абсолютно прав, – под ехидное хихиканье Герочки совершенно серьезно поддержал я туземного начальника. – У меня практически все работы были проведены за счет резервного фонда города и взносы многочисленного купечества. Барнаулу такие траты непосильны хотя бы ввиду отсутствия как фондов, так и купцов. Да и не пристало горной столице… Здесь камнем все должно быть…

На лице Фелькерзама не дрогнул ни единый мускул, но заблестевшие глаза все-таки говорили о том, что мой сарказм он оценил. Наверняка ведь знает, поганец, о нашей с Фрезе взаимной «любви».

– Да и не бывает в Барнауле такой распутицы, как в Томске. Другой грунт, знаете ли. И Сибирский тракт с десятками тысяч подвод здесь не проходит. У меня с Кяхты только чаю до двух миллионов пудов в год по улицам провозят, а здесь-то что…

– Это только пока, – рыкнул порозовевший хозяин дома. – Моими инженерами составлен прожект обустройства военно-торгового тракта от Барнаула, через Бухтарму на Верный и в Китай. Вскорости бумаги будут с очередным золотым караваном высланы в Кабинет Его Императорского Величества. И мы склонны полагать, что потребные для строительства средства будут выделены.

– О-ля-ля! Это же просто чудесно! – практически искренне обрадовался ревизор.

– Несомненно, – надулся от самодовольства Фрезе. – Новый тракт существенно облегчит положение наших отрядов в Туркестане.

– А что там с нашими отрядами? – не понял гость. – Приходили какие-то новые известия от полковника Черняева? Я имею в виду после того, как он приступом взял Чимкент?

– Нет, но…

– Кстати, дорогой Герман Густавович! Мне передавали, что в списке представленных к орденам офицеров, отличившихся при штурме кокандской крепости в июле, одним из первых указан ваш брат, подполковник Мориц Густавович. Это, кажется, был орден Святого Георгия…

Не ожидал, что добрые вести о Герином старшем брате окажется так приятно слушать. Все-таки нужны человеку какие-то корни – что-то, связывающее его с миром, определяющее его положение в человеческой стае. Многочисленная и дружная семья как нельзя лучше отвечает этим требованиям. Этакий сплоченный клан, во всем помогающий, поддерживающий каждого из своих членов в трудную минуту и разделяющий радость побед.

– Он прирожденный воин, – кивнул я. – Ордена и чины – это лишь вопрос времени.

– Наш Герман Густавович тоже отличился, – с едва скрываемым сарказмом поделился с гостем Фрезе. – Ходят слухи, он в одиночку одолел чуть ли не целую банду беглых каторжников.

– Да-да, – вдруг встряла в разговор жена горного начальника. – Поведайте нам о вашем подвиге. Просим.

Господи милостивый, а я-то еще удивлялся тому, как римлянки обрекали на смерть гладиаторов в Колизее. Похоже, сама мысль о чьих-то мучениях доставляла этой, в общем-то, серенькой женщине физическое наслаждение. Рассказы о жестокости Фрезе по отношению к кабинетским крестьянам обрели новый смысл.

– Все произошло достаточно быстро, – покосившись на прикрывших ладошками рты в ожидании кровавых подробностей девчонок, меланхолично произнес я. – У меня не было шанса даже испугаться.

– Но вы ведь стреляли из своего пистоля! – как-то чересчур, на мой взгляд, агрессивно поправила Екатерина Степановна.

– Стрелял. У меня есть чудесный английский револьвер господина Адамса. Из шести зарядов он дал осечку только в одном…

– Прошу прощения, дамы, – спас меня барон. – Я украду у вас нашего стрелка. Думаю, самое время выкурить по папиросе… Я, знаете ли, подобно государю, пристрастился…

Благодарно взглянув на ревизора и не обращая внимания на побледневшую от гнева мадам Фрезе, я поспешил встать из-за стола.

– Простите мою настойчивость, Федор Егорьевич, – начал я, когда мы уединились в курительной комнате и барон разжег папиросу с длинным мундштуком. – И все-таки. Что с наследником?

– Ваш гонец – милейшая Елена Павловна – встретилась в Дармштадте с императрицей, – пожал плечами столичный гость. – Мария Александровна была шокирована известиями, но конечно же согласилась с необходимостью полного медицинского осмотра Николая Александровича. Сам великий собирался отбыть в Данию, ко двору Кристиана Девятого, и консилиум решено было назначить сразу по его возвращении. Однако…

В комнату вошел слуга с полуштофом коньяка и бокалами. Следом появился хозяин дома, и фон Фелькерзам тут же сменил тон повествования:

– В Санкт-Петербурге большие перемены, дорогой Герман Густавович. Знаете, как ныне в салонах Северной Пальмиры называют его превосходительство генерал-лейтенанта Мезенцева? Фрондер! Каково! Начальник Третьего отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии – фрондер!

– Отчего же так вышло? – поддержал я игривый тон эмиссара. – И позвольте, если я правильно помню, Третьим отделением разве не его сиятельство, князь Долгоруков заведовал? А Владимир Николаевич Мезенцев только весной на пост начальника штаба жандармского корпуса назначен?