Книга Сенсация по заказу - Фридрих Незнанский

— Сан Борисыч, ну мы же все варианты уже сто раз просчитали. Придет он, обязательно придет!

Когда стемнело, Смагину и в самом деле стало казаться, что Шляпников крадется к дому. Турецкому приходилось включать фонарь, чтобы убедить напарника, что это не так.

— Олег, ты женат?

— Нет. Как-то не тороплюсь.

— А девушка есть?

— Александр Борисович…

— Знаю, не мое дело. Не хочешь, можешь не отвечать.

— Да нет тут никакого секрета. Постоянной девушки у меня нет. Не вижу смысла пока с кем-то себя связывать.

— Или просто пока не связывается?

Смагин сказал после некоторых размышлений:

— Вы ошибаетесь. У меня есть опыт, который, правда, не всегда помогает, потому что все люди разные, но… я могу заставить женщину меня полюбить. Мужчина же сразу чувствует, что у него будет с этой женщиной и как она на него реагирует.

— В самом деле? — переспросил Турецкий, пряча улыбку.

— Конечно. И он знает, чем ее покорить.

Турецкий все-таки не выдержал и рассмеялся. Смагин посмотрел на него не без обиды.

— Зря вы, Александр Борисович. Вот вы женаты, вам просто не понять, что сейчас творится.

— А что творится?

— Люди друг друга в вещи превращают, вот что. Покупают и продают. А как у нас это происходит, приобретение вещей? Желая получить радость от обновки, люди чаще выбирают аксессуары, а не одежду. Наш мир переживает всплеск интереса к украшательству и роскоши — в человеческих отношениях в первую очередь. А на самом деле это путь в никуда, распад и стагнация. Вот так!

— Какие, однако, молодой человек, у вас структурированные взгляды!

Турецкий понял: у Смагина начался мандраж, который проявляется в элементарном речевом недержании. Засада!.. Это объяснимо. Нужно отнестись с пониманием, тут самое главное быть терпеливым, но когда нужно, можно, не деликатничая, дать и по шее.

— Александр Борисович…

— Ну что?

— А я вот не понимаю, как в пачку сигарет влезает двадцать штук?

— Чего?!

— Двадцать штук — в пачку сигарет. Как это?

— Что ты несешь, Олег?

— Нет, правда, объясните. Я же знаю, что их там изначально двадцать, но не понимаю, как они вмещаются — в три ряда-то, да еще так плотно. Я бы понял, если бы их было восемнадцать — по шесть, или двадцать одна — по семь, или… Но двадцать? Как это получается, в самом деле?

— О господи!.. — Турецкий пошарил по карманам, но, конечно, пачка была начатая, даже располовиненная. — Ну и вопросики, — пробурчал он. — Ну и вопросики! У тебя по алгебре что было?

— Четыре.

— А по геометрии?

— Пять.

— Уже лучше! И ты, балда, не понимаешь?

— Потому и спрашиваю, — вполне дружелюбно объяснил Смагин.

Турецкий сказал:

— В три ряда — точно. По краям семь. А в середине — шесть. Каждая сигарета из тех, что в середине, лежит между двух сигарет из противоположных краев.

Усек?!

Смагин наморщил лоб.

Тогда Турецкий изобразил остаток этой фигуры оставшимися сигаретами в пачке — плотно приложив их одна к другой.

— Вот так просто?! — изумился Смагин.

— Вот так просто. Может, тебе курить начать, чтобы самому со всем разобраться? А то табак — это такое дело, там еще много вопросов возникнуть может.

— Не, я, пожалуй, воздержусь, — вполне серьезно ответил Смагин. — Мне легкие нужны хорошие. Я еще в сборную попасть хочу… — Он взял у Турецкого пачку и сам сложил из снова рассыпавшихся сигарет компактную фигуру. — Век живи, век учись, — пробормотал Смагин.

— Хорошо бы — век, — машинально отреагировал Александр Борисович. — Я б не возражал…

Они пролежали так больше двенадцати часов, но никто не пришел.

— Может, он все-таки за границу просочился, — предположил Смагин.

— Нет. Ты еще не понял, что это за человек? Никуда он не уедет. Он хочет мести. Своими руками.

— Кому же он будет мстить?

— Мне.

Смагин содрогнулся.

— Ладно, забудь, у тебя же финал на носу. Какого хрена ты вообще тут со мной торчишь?! Пора собираться. Сегодня не наш день.

Дождь не прекращался.

На следующее утро первое, о чем подумал Турецкий, выйдя на свой балкон: ну и жара, как же он побежит?! Было еще утро, но любой опытный москвич уже знал, какую духоту принесет день.

Глава шестнадцатая

Смагин всегда много бегал, и бегал всегда один — по круговой дорожке стадиона и по поросшим травами холмам прибрежья, по широким аллеям университетского парка, с секундомером в руке, под палящим июльским солнцем, в сопровождении нарастающего городского шума. Смагин мог тренироваться только по утрам и по выходным. Пробежав свои километры, он возвращался домой в двухкомнатную квартиру, где жил с матерью и пятнадцатилетней сестрой. Он жил в дремучем спальном районе, до метро надо было ехать двадцать минут на автобусе, в принципе и это расстояние можно было бы пустить в тренировочный процесс, но уж больно загазована была дорога. В общем, жизнь была, может, и не хуже, чем у многих его знакомых и коллег, которым и вовсе приходилось ютиться в общежитии, но Олег поклялся себе выбраться из этого болота. Для этого было два пути — карьера и спорт. Он работал как вол, брался за любые дела и через два года работы в районной прокуратуре его забрали в областную. А тренировки он не прекращал. В беге на длинные дистанции нет жестких возрастных стандартов, как, например, в теннисе или в гимнастике. Стайеры часто раскрываются, будучи уже вполне взрослыми мужчинами. В «длинном» беге кроме скорости и выносливости важны хитрость и рассудок. Мастером спорта Олег Смагин стал лишь в двадцать два года, на последнем курсе университета.

За день до финального забега он провел последнюю насыщенную тренировку. Когда он бежал с секундомером и когда движение стрелки совпадало с ударами его пульса, появлялось чувство, что его усилия толкают вперед саму жизнь, что без него она остановилась бы.

Однако в последнюю ночь спал он очень плохо. Приснилась девушка, с которой Олег недавно встречался и которая его бросила. Во сне они были на море. Она смеялась, ее темные, растрепанные ветром волосы отлетали к скале, к которой она прислонилась. Она стояла на таком уступе, что казалось, ветер подует чуть сильнее, и она упадет вниз и разобьется на камнях. Он проснулся в поту и больше заснуть не смог. Отчего-то сдуру набрал ее номер, услышал заспанный голос и положил трубку.

Смагин включил магнитофон — там стояла кассета «Наутилуса», он любил музыку восьмидесятых. Бутусов пел: