Книга Бастион. Ответный удар - Сергей Зверев

А Туманов выехал на дорогу, проехал метров триста и остановился. «Чудак-человек, зачем тебе ехать в это болото? – подумал он. – А может, вернуться? Ну не выпендривайся. Вот он – новый шанс. Нешто и дальше будешь биться с призраками?..»

Он закрыл глаза и откинул голову. Машинально включил радио. Ржавая партия бас-гитары перекрыла скрипку-доходягу. Старая песня. Очень старая. Почему ее не запретили? «Нет, я не верю… что нет просвета в этой мгле, нет, я не верю, что нет счастья на земле…» – хрипел давно сгинувший из страны трубадур.

А он верил. Решившись, приглушил приемник, включил стеклоочистители и гордо поехал на запад, прямиком в дождь…

Половину третьей ночи он просидел на вокзале. Пассажирский поезд, какой-то раздолбанный «Мухосранск – Москва», стоял в Муроме всего три минуты. Билетов в кассе не оказалось.

– Держи взятку, – Туманов всунул проводнику бутылку «Гянджи», приобретенную в привокзальной элитке. Особо не таился. Перрон освещался символически, а народу на платформе почти не было.

– Не положено, – буркнул проводник, взлохмаченный парнишка, с усилием отводя глаза от бутылки.

– Держи, держи, не стесняйся. Гарный коньячок. Вместе посидим, – держась за поручни, Туманов вскарабкался в тамбур. – Давай, Сусанин, показывай, где тут у тебя купе покрасивше… Долго ль до Престольной?

– К утру подъедем… На Ярославский.

Проводник забросил бутылку в свою клетушку и повел Туманова по вагону. Изнутри поезд производил впечатление еще ужаснее. Вагонзак. Штор как таковых не держали, из освещения – две дежурки. На полу в проходе – убогая тряпка, сотканная из миллиона лоскутков. Пахло въевшимся в стены туалетом. Да и купе, куда проводник привел Туманова, было самым крайним – в аккурат у отхожего места, где интенсивность вони автоматически удваивалась.

– Ну ты и удружил, голубчик, – он брезгливо поводил носом.

– Извини, мужик, другого нет. Это-то освободилось недавно – какой-то раненый военный выпал в Урюпино. Ща-ас мы тебе отворим, не волнуйся…

Он отомкнул дверь трехгранником. Из темноты купе раздавался хриплый, с надрывом, детский кашель.

Свободной была нижняя полка слева. На верхней, отвернувшись к стене, похрапывал гражданин с толстой задницей, напротив него лежала женщина, а под женщиной исходил кашлем мальчик – тоненькая фигурка, обмотанная куцым вагонным одеяльцем. Туманов не стал включать свет. Оставил дверь приоткрытой и улегся на голый матрас. Поезд еле тащился, надсадно дребезжа давно отработавшей ходовой частью. Редкие фонари вырывали из темени женскую руку со скрюченными пальцами, решетку вентиляции. Гражданин над головой продолжал храпеть, изредка ворочался, и тогда полка начинала мерзко скрипеть и ходить ходуном. Мальчик кашлял. Запущенный бронхит с видом на туберкулез, определил Туманов. Пару минут молчит, сопит в подушку, потом разражается надрывным лаем с мокротой – и, кажется, не остановится, будет кашлять беспрестанно, пока не задохнется. А замкнутое пространство тем временем насыщается миазмами злокачественных микроорганизмов, которым сам черт не брат…

Чувствуя, что угодил в очередную ловушку, он выбрался из купе, аккуратно задвинул дверь и встал у поручня. Вглядывался в муть за окном. Сон выветрился полностью. Он глянул на циферблат: два часа ночи. С большим скрипом (и кашлем) прошел час. Осталось четыре раза по столько.

Поезд нещадно болтало. Держась за поручень, он отправился к началу вагона – наслаждаться общением.

Проводник не спал. Сидел, поджав под себя руки, тупо пялился в одну точку. По глазам читалось – парень принял.

– И мне плесни, – попросил Туманов.

Парень очнулся.

– Что?

– Плесни, говорю, глухня. И белье давай. От твоих матрасов курятником воняет. Ну и вагончик у тебя.

– А я виноват? – проводник достал из-под ног бутылку и щедро налил на три пальца. Правда, Туманову не дал, сам выпил. Потом налил еще, поменьше, и протянул.

– Только не говори, что американцы виноваты, – Туманов всосал отдающую клопами жидкость и, бегло осмотрев конуру, с огорчением констатировал: белье у парня есть, но только грязное.

– А к-кто? – проводник поднял голову и мутно уставился поверх гостя. – Американцы, п-падлы, виноваты… Ты че, мужик, ящик не смотришь?.. – после раздавленной в одиночку четвертинки парень здорово заикался. – 3-задавили, волчары… со своими с-санкциями, э-эмбарго… Т-ты же сам понимаешь, мужик, все д-деньги на войну… Ну кто, с-скажи на милость, будет мне этот в-вагон реставрировать?.. Он с-сорок лет бегал и еще с-сорок пробегает, пока в кювет не с-скопытится… А с-скопытится – да и хрен на него… – махнув рукой, парень отобрал у Туманова стакан, судорожно набулькал и выпил. – Да ты садись, мужик, чего стоишь, как с-смерть… – он подвинулся. – П-прикинь с-сам: раньше нас по два п-проводника на вагон б-было, в поезде шестнадцать вагонов, бригада м-милиции, р-ресторан, обслуживание и з-зарплата, как у людей… А нынче – глянь, полный т-трындец… Шесть вагонов, ч-четыре проводника и один мент, пьяный в дрын, в головном на массу давит… А зарплата с каждым месяцем почему-то меньше становится… А п-почему?

– Понятия не имею. Твоя зарплата.

– О, – парень поднял в небо указательный палец. – Н-нас американцы хотят з-заморить. Умные, с-сволочи… Но не выйдет у них – понял?

– Понял, – кивнул Туманов. – А им это зачем?

Извечный вопрос. Что для человечества опаснее: голодная Россия или сытая?

Но проводник его не слушал. В пьяной голове творился полный беспредел.

– Н-наполеон нас не з-заморил, Адольф не з-заморил… Потом этот… – Парень потешно наморщил лоб. – Как его?..

– Да неважно, – улыбнулся Туманов. – Бес на них.

– Да ты что… Давай-ка выпьем. И слушай с-сюда, т-темнота ты некультурная…

В течение ближайших десяти минут парень прочел ему полный курс о вреде янычаров и тонтон-макутов, а также, что такое якобинство, какую заразу оно в себе таит и как с ним бороться. Вернее, о том, как его уже побороли и правильно сделали. О том, что война вдоль южных границ России есть затея исключительно ЦРУ (святая, кстати, правда, хотя и не исключительно), а народ живет плохо не потому, что режим плохой или правители бездельники, а потому что весь мир на нас ополчился, за что и получит в скором времени в рыло. На то и линия партии. К середине монолога парень стал заметно фальшивить. А когда пустился в цитирование Аттилы с его бессмертным: «Так пусть же с римлянами будет то, чего они нам желают!», Туманов понял, что пора и отсюда уносить ноги. По счастью, поезд стал замедлять ход.

– Ах ты, мать мою в душу… – опомнился вошедший в раж проводник. – Пастухово, две минуты стоим… П-пойду я, мужик. С-служба. Слушай, ты далеко не убегай, л-ладно?..

– Давай, давай, работай, – без сожаления распрощался Туманов. – Так не выдашь белье?

– Извини, – парень виновато развел руками. – Н-не выдам. К-кризис. Нам по к-комплекту на место выдают… Вот к-кабы ты в «мухосранске» сел…