Книга Наши нравы - Константин Михайлович Станюкович

class="p1">— Помилуйте, Савва Лукич, посмел ли бы я докучать вам, если бы не в своем уме был! — улыбнулся старый писарь.

— Как же ты говоришь: не беспокойтесь! Дорога-то теперича — тю-тю!

— Я осмелюсь вновь доложить вам, Савва Лукич, что не извольте беспокоиться.

— Вот заладила сорока Якова. Видно, не знаешь, — а еще писарь, — что вчерась совет был и решили отдать дорогу подлецу Хрисашке?

— Очень хорошо, Савва Лукич, я об этом осведомлен. Я и бумагу для господина министра перебелял, доклад с изложением причин, и опять позволю себе доложить вам, что это ничего не значит.

— Как ничего не значит?

— Так-с, Савва Лукич. Дело повернуть можно.

— После решения совета?

— Очень просто.

Старый писарь произнес эти слова таким уверенным тоном, что, глядя на его сморщенное старое, совершенно серьезное лицо, Савва Лукич привстал с места, подсел к писарю рядом и прошептал:

— Ипат Алексеич, как же это повернуть. Сказывай… Сдается мне, что нельзя?

— И не такие дела поворачивали! — произнес писарь, даже несколько обиженный скептицизмом Леонтьева. — Изволили слышать, как год тому назад Петр Петрович Трифонов на десять миллионов заказ получили?

— А как?

— Тоже сомневались. Два года господину Трифонову не давали заказа. Два министра лично обещали Петру Петровичу. Между министерствами по этому случаю переписка поднялась: одно другое спрашивает, какие препятствия к заказу. Несколько раз министр лично приказывал скорей составить контракт, господин Трифонов чуть ли не каждый день приезжали к нам в департамент, а все контракт не был составлен, всё справки собирали да разные сведения, так что, наконец, через два года Петр Петрович плюнули на это дело, и контракт был подписан с другим заводчиком, — оставалось только ему авансом пятьсот тысяч получить. В те поры явился я к господину Трифонову и направил их.

— И что же? — весело перебил Савва.

— Направил куда следует, а на другой же день контракт был подписан с господином Трифоновым.

— А тот-то… с другим?..

— Отменен-с! — с достоинством проговорил Ипат Алексеевич.

Маленький этот человек оказывался очень большим плутом, и дело пахло серьезно. Савва Лукич запер дверь кабинета и сам заговорил, как и собеседник, вполголоса. Теперь уж на губах его не бродила насмешливая улыбка при взгляде на этого тщедушного, маленького старого писарька.

— Ипат Алексеевич! Я… Я, милый человек, денег не пожалею… Чай, слышал про меня, каков я человек?.. Сказывай же, не томи… Во-первых, как это Хрисашка подлец устроил?..

— Они в соглашение с Егором Фомичом вошли.

— Да ведь и я, кажется…

— Егор Фомич польстились, нечего скрывать. Я в уверенности, Савва Лукич, что вы, по благородству, тайну эту изволите скрыть в глубине души?..

— Могила! Одно слово, могила!

— Уж я буду в надежде, Савва Лукич, но только я бы хотел наперед, как следует, чтобы после не было чего-либо сумнительного…

— Спрашивай. Грабь, писарек.

— За предварительное совещание, Савва Лукич, две тысячи, а по окончании дела…

— Двадцати пяти не пожалею.

— Вполне достаточно. Оно и кстати будет! — прибавил словоохотливый старик. — Домик достраиваю, так деньги-то нужны. Может, изволили заметить, на Литейной домик строится?

— Это пятиэтажный, громадина?

— Он самый и есть!.. Так вот, изволите ли видеть, Савва Лукич, Хрисанф Петрович перед вами оказались тароватее, и хотя предварительно Егор Фомич и держали вашу линию, — в этом смысле я два раза доклад перебелял, — но после нашлись кое-какие упущения…

— Скотина! — промолвил Савва.

— Но только теперь можно повернуть опять, так как Егор Фомич, может изволили слышать, имеют очень большую и даже, можно сказать, пагубную приверженность к одной девице, из ревельских немок. Фамилию ее запамятовал, а зовут ее Каролина Карловна. Девица очень норовистая, а Егор Фомич их боятся. Никого Егор Фомич не боятся, а Каролину Карловну боятся, и так боятся, что когда Каролина Карловна их не принимает, то Егор Фомич ходят как бы потерянные и на службе тогда очень взыскательны! И следственно, через Каролину Карловну можно действовать с полным успехом.

— Где она живет? Сколько ей нужно дать?

— Вы не извольте спешить, Савва Лукич, потому сама Каролина Карловна очень глупая дама и, если можно так выразиться, не имеет достаточного образования, чтобы действовать по своему понятию. Но эта самая Каролина Карловна очень влюблена в одного тоже ревельокого немца, господина Готлиба. Человек непутящий и пьяница и бьет Каролину Карловну, а поди ж, Каролина Карловна очень любит господина Готлиба. Правда и то: немец очень красивый, эдакий здоровый, высокий, молодой, а звания простого. Содержал было магазин, а теперь больше по бильярдам. Каролина Карловна содержит его. Так на него можно налечь, а тогда и Каролина Карловна войдет в правильное понятие и, в свою очередь, на Егора Фомича подействует. И сам Егор Фомич к вам приедет. С немцами дело обойдется не дорого. Хрисанф Петрович не знали о Каролине, потому что Егор Фомич в большом секрете ее держат. Главное, от супруги. Супруга очень бы, узнавши это, была недовольна, и, пожалуй Егор Фомичу сделала бы большие неприятности. Егор Фомич вообще к женскому полу боязнь чувствуют.

— Но как же доклад!

— Не беспокойтесь. Недельку я, хоть и маленький человек, берусь задержать, — попрошу помощника столоначальника, да, кстати, господин министр уезжают на две недели для осмотра подведомственных учреждений. Выходит: всех три недели, а этим временем вы, с своей стороны, извольте-ка пригласить к себе камердинера его превосходительства и…

Иван Алексеевич даже фамильярно шепнул на ухо Савве Лукичу, куда надо еще ехать.

Затем он встал и пожелал всяческих успехов его превосходительству, пряча в карман деньги, полученные за «предварительное совещание».

— А насчет господина Готлиба я берусь, Савва Лукич, привести его к вам. Когда прикажете?

— Завтра утром, а то сегодня вечером.

— Уж лучше завтра утром. Сегодня надо еще разыскать его!

Старый писарь ушел, почтительно пожав протянутую Саввой Лукичом руку, и Леонтьев почувствовал, что надежда снова подняла упавший было дух.

Странное дело! Савва Лукич ожил после неожиданного визита писарька. Казалось бы, чему мог научить такого опытного человека писарек, а глядишь — научил.

И Савва Лукич надеялся и верил теперь утешительным словам писарька более, чем кому-либо другому. Скажи ему сию минуту какой-нибудь, ну, хоть директор департамента, что он «повернет дело», Савва не так был бы уверен, что еще не все потеряно, как был уверен теперь.

«О господи, какое это будет счастье! Нет, видно, господь еще не отвратил милосердия своего от раба своего Саввы!» — проговорил Савва, кладя усердные земные поклоны перед образом.

А в городе уж все говорили, что Леонтьев не получил концессии, а получил Хрисанф Петрович Сидоров. В газетах были помещены заметки в этом