Книга Гнев Пигмалиона - Ирина Градова

встревожился Фисуненко – еще не хватало, чтобы репортеры попытались проникнуть сюда, чтобы заполучить горячее интервью!

Вместо ответа дежурный посторонился, пропуская в кабинет Григория Горохова. При виде него Евгений свел светлые брови на переносице: от такого визита ничего хорошего не жди! Но Горохов явился не один, а в сопровождении невысокого, полного мужчины, в котором майор узнал Ивана Лапикова, кругленькой дамы и до кучи Ритки Синявской!

– Это снова я! – жизнерадостно сообщил Горохов.

– Вижу, – буркнул Евгений. – Что-то мы слишком часто стали с тобой встречаться!

– Извини, что доставляю тебе беспокойство, – улыбнулся Григорий, – но моя работа – не давать вам, следакам, спокойно спать!

– Кого отмазываешь на этот раз? – поинтересовался Фисуненко.

– Виктора Арбенина.

– Ну, считай, что я прочел твои мысли.

– Что это значит?

– А то и значит, что Арбенина здесь нет.

– А где он? – нахмурился адвокат.

– Откуда мне знать, я же не его любовница! – пожал плечами Женя. – Может – дома, может – в борделе, а может – на выставке современного искусства!

– Разве ты не вызывал его на допрос? – встряла в разговор Рита. Евгений видел, что она чувствует себя не совсем удобно, так как заявилась в его кабинет без предупреждения и, как вражеский лазутчик, в компании адвоката!

– Так это когда было! – усмехнулся майор. – Он давно ушел.

– Как – ушел? – спросил Лапиков. – Почему вы его отпустили?

– Потому что на момент убийства Туманова у него алиби.

– И какое? – поинтересовался Горохов.

– Ну ты ведь его адвокат, так почему меня спрашиваешь?

– И все-таки?

– Туманова задушили от тринадцати тридцати до четырнадцати тридцати пополудни, а Арбенина не было в городе с десяти утра и до половины пятого вечера – его машина засветилась на нескольких камерах по Киевскому шоссе, а самого его по снимку опознали на заправке как раз во время, когда задушили режиссера.

– Так где же он провел весь день?

– На кладбище.

Глава 19

Опровергнуть рассказ Анатолия оказалось трудно: дотошный следователь задавал кучу провокационных вопросов, стараясь сбить Наташу с толку. Но она держалась, хотя и пришлось попотеть! В первый раз девушка была слишком напугана, чтобы мыслить здраво, но у нее было время подумать. На допрос она оделась вызывающе – пришлось вытащить из загашника свои старые шмотки. Надевая их, она чувствовала, словно примеряет на себя чужую кожу – что изменилось?

Проведя полчаса перед зеркалом, Наташа при помощи яркого макияжа попыталась воссоздать облик, от которого отвыкла за несколько месяцев общения с Виктором. Она поняла, что нужный результат достигнут, как только вошла в кабинет майора Фисуненко: на его лице появилось выражение изумления, даже, пожалуй, растерянности. Он, несомненно, узнал в этой размалеванной кукле, облаченной в короткую кожаную юбочку и сетчатые колготки, свою подозреваемую, но никак не мог взять в толк, как расценивать столь неожиданную перемену!

Вспомнив свой любимый эпизод из фильма «Основной инстинкт», когда Шерон Стоун ставит на уши полицейский участок, закидывая ногу на ногу, Наташа проделала то же самое за одним маленьким исключением: на ней в тот момент все же было нижнее белье. Перед тем как переступить порог кабинета майора, девушка засунула за щеку две пластинки жвачки. Так она и сидела перед следователем – развязная девчонка, беспрерывно двигающая челюстями, как молодая телушка на сельском пастбище. Она без конца материлась, жеманничала и хлопала ресницами с застывшими на них хлопьями дешевой туши. Как режиссер покойный Ипполит Туманов наверняка остался бы доволен и закричал: «Верю!» Наташа не позволяла майору загнать себя в ловушку, отрицая историю Анатолия Лапикова, делая круглые глаза и напуская на себя ничего не понимающий вид.

– Ну, ваще! – восклицала она то и дело. – Да с чего Толька мог такое взять? Я никада ему ничего такого не говорила – совсем, наверное, сбрендил от любви! Вы ведь понимаете, гража-а-анин майор, Толька – он пацан еще совсем. Ну понравилась я ему – а кому, скажите, могут не понравиться такие ножки и такая попка?

Вскочив с места, Наташа повертелась перед следователем, демонстрируя вышеперечисленные части тела.

– Да только мне это – по барабану, – продолжала она, плюхаясь обратно на стул. – Папаша у Толяна – не приведи господи, зачем мне неприятности? Вот Виктор – другое дело: он мужик взрослый, все понимает про меня, башляет исправно. Ну захотел он подурачиться, «развести» своих приятелей с моей помощью… Черт! Как же сложно было притворяться тихой кралей, если б вы только знали, гража-а-анин майор! Но за такие бабки и вы бы нацепили бальное платье и вели светские беседы, зуб даю! Только Витю-то вы уж отпустите: не виноватый он ни в чем, кроме дурацкого розыгрыша!

В общем, как майор ни пытался заставить Наташу подтвердить, хотя бы частично, показания Анатолия в отношении Виктора Арбенина, ему не удалось справиться с задачей: перед ним на протяжении часа сидела тупая полуграмотная девица, абсолютно не похожая на ту, что застали на месте убийства режиссера! Наташе стало даже жаль следователя, когда она заметила крупные капли пота, выступившие у него на лбу от напряжения. Наконец терпение майора иссякло, и он отпустил Наталью восвояси. Может, Фисуненко устал, а возможно, что-то придумал, но он выдал девушке пропуск, и она ушла.

Войдя в фойе дома художника, она тут же услышала грозный окрик:

– Вы куда это, девушка, позвольте поинтересоваться?

Голос консьержки, высунувшейся из будки, прозвучал резко и недоброжелательно, и Наташа не сразу вспомнила, что на ней по-прежнему те самые шмотки, в которых она ломала комедию перед следователем. Приглядевшись внимательнее, консьержка все-таки узнала ее и сказала, неодобрительно поджав губы:

– Вы можете пройти, но я предупрежу Виктора!

– А он… он что, дома?! – взвизгнула Наташа, не в силах скрыть радость и облегчение.

Она буквально взлетела на верхний этаж, не дожидаясь лифта; если художник наорет на нее или даже побьет – пусть, ведь она виновата, а значит, должна понести наказание! Главное – его отпустили, а остальное не имеет значения!

Мольберт с картиной, которую писал Виктор, оказался убран, и в комнате сразу стало как-то пусто, хотя в огромное окно, больше не загороженное полотном, лился свет вечерних фонарей, расширяя и расцвечивая пространство. Наташа не сразу заметила художника, сидящего на широком подоконнике и глядящего вниз, на улицу, по которой беспрерывно сновали люди и автомобили. Очевидно, он не услышал, как она вошла, потому что даже не повернул головы.

– Привет. А Регина дома? – задала она самый дурацкий вопрос из всех возможных.

Виктор вздрогнул и обернулся.

– Привет.

Его голос прозвучал буднично, словно он и