Книга Крапивник - Екатерина Концова

А Вы что же, не помните?

— Я немного… выпила накануне.

— В Трое-Город, мадам, — подтвердил мои худшие опасения старик. — Вы прикатили на повозке, послали извозчика матом и срочно наняли меня для междугородней поездки. Ждать ничего не стали и мы с Вами тут же отправились в путь.

— Зачем? — я закрыла рукой лицо, спрашивая скорее себя, чем старика.

— Вы что-то кричали про дочку, про мужа, про какого-то Эдмунда, что у Вас кто-то умер, кто-то трус, а кто-то страдает, забытый и одинокий. Наговорили столько, что ничего никто не понял, но заплатили и адрес назвали, а остальное уж дело Ваше, а не моё.

— О, Господи, — я закатила глаза. — Разворачивайтесь, мне никуда не надо.

— Да мы уже полпути проехали, — возразил извозчик.

— Полпути? А сколько мы в дороге?

— Третий день начался.

— О боже… — я заглянула в маленькую сумочку и пересчитала конфеты.

Ну, всё, приплыли… два дня в беспросветном наркотическом бреду. Лечиться пора.

— Так как, разворачиваться?

— Эм… — я провожала деревья за окошком обречённым взглядом, не зная, что ответить.

— Так, мадам, Вы подумайте пока. У Вас есть полчаса, пока мы до деревни доберёмся, раньше мне всё равно не развернуться.

— Почему?

— Я на этом льду крутиться не стану. Ещё слетим в кювет.

Диалог оборвался, я вернула голову в карету и подняла вязание. Снова взглянув на схему, я тяжело вздохнула, положила её на скамейку у противоположной стены повозки и негромко заговорила с рисунком, постукивая спицами.

— И о чём я думала? Ты мне можешь объяснить?

Листочек ожидаемо не ответил, но мне уж очень хотелось кому-то выговориться, пусть и не живому.

— А хотелось бы хоть от кого-то услышать объяснения.

Повозку тряхнуло и бумажка свалилась на пол.

Я подняла схему.

— Ты не хочешь со мной разговаривать? Это твои проблемы.

Я достала из сумки булавку и приколола схему к обтянутому тканью сиденью. Вернувшись на своё место, я принялась распускать неудачное вязание.

— А с другой стороны… мне же всё равно пришлось бы с тобой встретиться… и с Луной, наконец-то, повидаюсь.

Карету опять тряхнуло.

— Но мы бы встретились на моей территории, а не у тебя дома, куда меня никто не приглашал. Ещё и при том, что у меня ни единого сменного платья. Мне что, у Луны одежду одалживать? Она мне будет маловата, — я прищурилась, глядя на рисунок. — Ты же хоть не выгонишь меня на улицу, если я заявлюсь к тебе домой без предупреждения?

Приколотый иголками к сиденью листок выдержал ещё один этап тряски.

Я молча смотрела на некрасивый, нарисованный нетрезвой рукой, профиль. В голове отчего-то звучал знакомый голос из прошлого: «Только не говори, что боишься, Цифи. Это же сущий пустяк!». Тогда Эд говорил про контрольную, но именно эти слова вспомнились мне сейчас.

— А впрочем, будет ли хуже, чем сейчас? — я высунулась из окна почти по пояс и громко сообщила извозчику. — Отставить разворот. Едем в Трое-Город.

— Как скажите.

Я сунулась назад и снова поглядела на рисунок.

— А теперь мы обсудим, что я тебе скажу при встрече. И, кстати, если тебе не понадобится этот свитер, я подарю его отцу или брату.

…

59. Пацифика.

…

— Приехали, — извозчик остановил повозку и спрыгнул с козел.

Я забрала вещи и вышла на улицу. Мы стояли перед холмом, на вершине которого возвышалась одинокая башня.

— С вещами не поможете? — попросила я. Без лекарств спина болела просто ужасно, а постоянно принимать вместо них наркотики я не хотела.

Помявшись, извозчик всё же кивнул. Взяв по сумке, мы взобрались на холм.

Мой спутник поставил багаж в метре от двери:

— Всё, мадам.

— Благодарю, — я достала из маленькой сумочки деньги и, добавив сверху пару монет за помощь, отдала. — Всего доброго.

— И Вам.

Мужчина удалился, а я оглядела сооружение, воздвигнутое на границе с полем, ещё не вспаханным после зимы.

Это были руины небольшого замка, представлявшие из себя кольцо каменных стен и одну уцелевшую башню, в которой была прорублена дверь. Судя по обратному адресу на письме от Луны, гласящему «руины замка Рани», мне нужно именно сюда.

Разрываясь между мыслями о Луне и об Эде, я сняла перчатку и провела ладонью по древесине, с трудом структурируя в голове мысли. За этой дверью моя дочь, но вместе с ней человек, которого я не видела более семнадцати лет. По дороге в Трое-Город я придумала так много сценариев диалога и сейчас, на всякий случай прокручивала в голове каждый.

Я глубоко вздохнула и дёрнула верёвку, предназначенную, очевидно для оповещения хозяина о прибытии гостя. Из-за двери не раздалось ни звука. Казалось, с обратного конца было привязано что-то тяжёлое, а не колокольчик.

— Значит… постучать? — зачем-то вслух прошептала я.

Набраться смелости во второй раз, кажется, ещё труднее, чем в первый. Что мне ему сказать?

— Боже мой, о чём ты вообще?! У тебя пять различных вариантов. Эдмунд учит твою дочь, он просто не может тебя прогнать, это было бы ужасно глупо.

Я занесла руку, но мигом отдёрнула. Сердце словно билось где-то в горе, перекрывая воздух. Я вдруг почувствовала, как трясётся рука. На краткий миг собрав решимость, я поднесла руку к двери.

Раздавшийся стук показался мне громче ругани матросов в порту, но звук, донёсшийся через мучительно долгие секунды, чуть не повалил с ног, как мощная волна в шторм:

— Сейчас.

Красивый бархатный голос я не спутала бы ни с одним другим.

Мне показалось, я слышу шаги, когда щёлкнул замок. Я за мгновение успела вспомнить все фантазии, как Эдмунд мог бы выглядеть спустя столько лет.

Дверь открылась наружу, заставляя меня сделать шаг назад.

В дверном проёме возник стройный мужчина, немного выше среднего, с большой салатницей в руках. Одетый в широкую белую рубашку с пятнышком на животе и поношенные коричневые брюки. Он стоял босиком на холодном решётчатом полу и выглядел так, словно планировал провести весь день в постели с салатом.

Прошедшие годы ничуть не изменили его лица, лишь кое-где наметились тени первых морщинок, а на щеках пробивалась щетина, в которой средь чёрных волосков несколько уже имели серебряный цвет. В висках этой проблемы ещё не было.

Большие выразительные глаза цвета мокрой брусчатки внимательно изучали меня, уделяя особое внимание фигуре. Память сохранила их не в полной мере — да, я помнила, что описывала их как тёмно-серые или «цвета мокрой брусчатки», кристально-ясные и широко раскрытые, всегда блестящие и сияющие, с резким рисунком на радужке. Но из памяти почти стёрлись эмоции от этого взгляда…

— Чем могу помочь? — он задумчиво