Книга В дебрях Маньчжурии - Николай Аполлонович Байков

самом деле гораздо более. Довольно правильные черты лица, орлиный нос, выдающийся подбородок и высокий рост – изобличали в нем представителя чистокровных монгол Северо-Восточной Азии, напоминающих по облику своему американских индейцев. Темно бронзовый цвет лица и невозмутимо-спокойное выражение еще более делало его похожим на какого-нибудь «Черного Орла» Скалистых гор, одного из героев наших детских лет, так увлекательно описанных Эмаром и Купером.

Когда затихли разговоры костров и сон объял бивак наш шумный, старый зверолов, попыхивая трубкой, подсел ко мне на каны и слова за слово рассказал мне многое из своей долгой, богатой приключениями, жизни. Тихая, едва слышная, речь его, журчала, как ручеек среди каменистой россыпи тайги, уносила нас обоих на легких крыльях мечты и фантазии в пределы таинственного неведомого Китая, в гигантские города-муравейники, где живет душа народа-старца, где спит тот легендарный, страшный для изнеженной Европы, дракон. Много говорил в ту ночь старый зверолов. Всего не запомнить. Говорил о том, как плавал он с отцом своим по бурному Южно-Китайскому морю. О том, как добывали они вместе жемчуг. Как утонул отец и ему пришлось сделаться морским пиратом. Через десять лет их разбила английская военная шхуна и он израненный попал в плен, затем в тюрьму в Гонконге. Три года был он на каторге и строил морской каменный мол в этом порту, затем бежал в Японию, там работал на верфях в Нагасаки, где много русских и где он научился говорить по-русски. Благодаря большому росту и силе, он понравился одному богатому англичанину, который нанял его телохранителем. С ним он изъездил весь Дальний Восток и в конце концов очутился в Пекине, где поступил в дворцовую стражу. Здесь пробыл он не долго, так как в ссоре убил офицера и должен был бежать в Монголию, где занялся скотоводством. По прошествии десяти лет он разбогател и задумал уже заняться торговлей (мечта каждого китайца), но в одну злосчастную ночь хунхузы ограбили его дочиста и сожгли усадьбу. Собрав остатки имущества, старик перебрался в соседнюю Маньчжурию и занялся звероловством, преимущественно добыванием соболя и корня женьшень. В фанзе, где мы остановились, он живет уже двадцать четыре года, а раньше жил в верховьях реки Май-хэ.

На вопрос мой, сколько ему лет старик ответил: «Много, много!» – взял в пригоршню чумизы, показал мне и проговорил: «сосчитай!»

По всей вероятности, на его плечах покоилось не менее восьмидесяти лет, но здоровая жизнь в лесах и горах закалила его, без того крепкую, натуру.

Утренняя заря зажглась уже на востоке, когда я заснул крепким сном уставшего человека. Проснулся поздно; солнце высоко стояло в синем небе и бросало горячие лучи на наш бивак.

Нам предстоял трудный подъем на хребет по тропе к кумирне Лянзалин, находящейся на высоком горном перевале, служащем водоразделом бассейнов двух рек: Лянцзы-хэ и Май хэ.

По словам зверолова, до перевала было двенадцать км и, так как от главной тропы отходили в стороны тропинки по ловушкам и легко было сбиться в зарослях тайги, старик взялся провести нас до кумирни, которая находилась на его попечении, т. к. он должен был заботиться об ее благоустройстве; кто возложил на него эту обязанность мне узнать не удалось.

Несмотря на трудный крутой подьем, на жару, старый зверолов бодро шагал вперед с легкостью привычного горца; усталости, томления и одышки он, повидимому, не знал. Люди мои за ним едва поспевали и бранились втихомолку, называя его лесным дьяволом. В руках у него была суковатая жердь, на которую он изредка опирался.

По сторонам тропы тянулись засеки с ямами для ловли зверя; как объяснил нам Тый-Зан-чи, засеки эти построены недавно звероловами из верховьев реки Май-хэ.

Где только возможно, я всегда уничтожал всякие ловушки, ямы и засеки, так как этими варварскими способами уничтожается много зверя, который гибнет в ямах совершенно непроизводительно.

Сухой хворост засеки мы подожгли, а ямы обвалили, но заняться совершенным уничтожением было некогда.

Лесного пожара от этих горящих засек быть не могло, так как сырость и обилие листвы в лесу препятствовали огню распространяться. Выгорала лишь одна узкая полоса засеки, оставался на сырой болотистой почве дымящийся пепел.

Здесь-же около засеки нашли мы большую плантацию мака, десятин в пять. Головки мака оказались с наколами, откуда сочился темнеющий на воздухе, сок. Из этого сока китайцы приготовляют известный курительный опиум. Ценится он очень дорого.

Не доходя до перевала километра два, я заметил, что, густой вначале, лес начал редеть и на самом водоразделе, где стоит кумирня, почти совершенно лишен высоких деревьев.

Постоянные ветры зимой не дают укрепиться здесь высокоствольному лесу.

Старая кумирня три года тому назад сгорела и звероловы построили новую, выкрасив ее красною масляною краской. Внутри ее на алтаре стоял жертвенник с курительными свечами стены заклеены изображениями богов и изречениями из Конфуция.

Войдя в кумирню, старый зверолов опустился на колени перед жертвенником и начал молиться. Мы стояли у входа, храня молчание, проникнутые чувством уважения к чужой горячей вере.

В это время я услышал какой-то странный звук, исходящий сверху. Он был знаком мне, я слышал его не раз в скалистых горах, когда потревоженная змея халис угрожающе бьет своим хвостом с роговым наконечником и готовится броситься на нарушителя своего ленивого спокойствия.

Посмотрев вверх, я увидел на балке у самого жертвенника, плоскую головку ядовитой гадины, свесившуюся вниз.

Маленькие, свирепые глазки ее, жемчужного цвета, горели злобой, кончик хвоста быстро шевелился из стороны в сторону, стуча по балке. Немного в стороне, на той же балке, виднелась головка другой змеи.

Длина этих змей была не менее аршина и толщина около вершка в поперечнике. Цвет чешуи сверху красновато-глинистый, с темными поперечными пятнами по всему телу.

Увидя страшных змей, разведчики поторопились оставить кумирню с криками: «Змен! Змеи!»; они полновались и убеждали меня последовать их примеру.

Старик, казалось, не обращал на них никакого внимания и продолжал молиться, усердно кладя поклоны, косаясь лбом земли.

Окончив моление, он встал, окинул нас долгим подозрительным взглядом, подошел к жертвеннику и зажег две курительные свечи. Одна из змей быстро соскользнула с балки и упала на жертвенник, через несколько секунд она была уже в руках старика, ползла по его груди, плечам и голове, высовывая свой длинный раздвоенный язык и ощупывая им все по пути.

Разведчики замерли от неожиданности и стояли молча, пораженные невиданным зрелищем. На лицах их можно было прочесть кроме страха и брезгливости, благоговеный ужас перед неразгаданной тайной.

По моей просьбе Тый-Зан-чи открыл змее пасть и два длинных ядоносных