Книга Мурена - Валентина Гоби

ногам отца. Именно она-то и увидела его тело, увидела то, что он не мог видеть сам. Ее взгляд исполнен ужаса — видно, что он до сих пор не покинул ее. Франсуа так и остался для девочки воскресшим трупом. А для него Бейль — обращение к прошлому; так бывает порой, когда хочешь вернуться в раннее детство, чтобы найти причины жизненных неурядиц.

Жан Ферье вместе с ними идет через лес Пти Ваш. Под ногами трещат сухие ветки, в солнечных лучах стоит цветочная пыльца.

— Снегу тогда было почти по колено.

Теперь Франсуа может восстановить в памяти ту чужую арденнскую зиму, сплошь белую, напоминающую ему горы Савойи. Он слышит хруст снега под ногами. Тут определенно должны были быть какие-то животные. Косули или олени… Он наверняка их видел. Лиса — ведь именно за ней здесь и гонялась дочка учителя… Шуршание птичьих крыльев, щебет, писк… Скрытое от людских глаз движение.

Учитель показывает место, где стояли вагоны. Говорит, что тогда за метр не было видно ни зги, только снег и громады вагонов.

— А где вы меня нашли?

— Здесь.

Учитель очерчивает носком ботинка неровную окружность.

— А, теперь понятно…

Сейчас тут нет ни вагонов, ни снега, только лишь на черной земле красуется табличка, предупреждающая об опасности. Она расположена в трех метрах от железнодорожного пути, но тогда, зимой пятьдесят шестого, была полностью засыпана снегом. Поблескивающие на солнце среди щебня изгибы рельс… Двадцать пять тысяч вольт… Ослепительная стрела, которая, казалось, перечеркнула небосвод… Да, именно здесь все и случилось.

Хирург принимает его в том самом кабинете. Он несколько удивлен неожиданным визитом, но, судя по всему, доволен. Прежде чем усадить Франсуа на стул, он тщательно осматривает бывшего пациента, словно архитектор выстроенное по его проекту здание. Удовлетворенно кивает: мол, хорошая работа, славно, славно… А что, протезами не пользуетесь? Нет, отвечает Франсуа, это слишком трудно для меня. Уж вы, как хирург, можете понять.

— Да, в самом деле… Вы уж извините меня, юноша, — роняет доктор, усаживаясь в кресло.

Франсуа рассказывает, что стал преподавать английский язык, что много плавает и достиг в этом деле значительных успехов. Доктор улыбается, он явно восхищен своим подопечным. Что и говорить, постарался на славу…

— А как ваша матушка?

— О, совсем забыл! Она просила кланяться вам. С ней все в порядке.

— Она, кажется, была швеей?

— Да она и сейчас работает.

— Да-да, она рассказывала, что у вас ателье в Париже, шьете на заказ… Знаете, мсье Сандр, мне вот с вами тоже пришлось поработать на заказ. И вроде я справился. Рад, что вы приехали.

Франсуа разыскивает массажиста, сиделок, врача-интерна, и вокруг него в коридоре собирается небольшая толпа. Через приоткрытую дверь он заглядывает в реанимационную палату, куда его доставили, а потом поднимается этажом выше — там, в палате под номером двенадцать, он лежал вместе с Тома и Виктором. Он смотрит на крышу, на открывающийся с нее вид.

Но Надин нигде нет.

У нее в этот день выходной, и она просила передать Франсуа, чтобы он зашел к ней в гости после посещения больницы. Жорж притормаживает на повороте и высаживает кузена напротив дома номер пять по улице де-ла-Гар, между двумя ольхами и огромной клумбой с нарциссами. Все получилось именно так, как и представлял Франсуа в своих мечтах. Он узнает балкон, что выходит на второй этаж, замечает колышущуюся в приоткрытом окне занавеску. Кажется, она что-то обещает ему, теперь можно начать все заново, воссоединиться после окончившейся зимы. При мысли, что за занавеской скрывается Надин, Франсуа словно окатывает теплой волной. У него возникает ощущение, будто на месте рук из его изрезанных плеч выросли маленькие плавники. Он сдвигает лопатки, пытаясь избавиться от призрачных конечностей. Из окна доносится смех, Франсуа узнает голос Надин. Она появляется в окне:

— А, Франсуа, поднимайтесь! Второй этаж, налево!

Смех отдается эхом на лестнице; по всему помещению распространяется аромат жженого сахара и масла. Дверь открыта. В центре комнаты Франсуа видит какого-то мужчину, который крутит на кончиках указательных пальцев блины, а рядом с ним стоят Надин и еще девочка, и обе заливаются хохотом. Да еще раздается детский смех, и огромная собака внимательно следит за манипуляциями незнакомца. Тот поднимает руку над головой, собака захлебывается лаем, девочка смеется и хлопает в ладоши, а блин вдруг шлепается мужчине прямо на лицо, второй же продолжает крутиться у него на указательном пальце. Надин сама хохочет, как ребенок, Франсуа еще ни разу не видел ее такой свободной, раскрепощенной, он смотрит, как она кончиком безымянного пальца вытирает уголок глаза. Франсуа помнит ее серьезной, вечно сосредоточенной, иногда улыбающейся. Ее радость сродни поведению глубоководной рыбы, она слишком умна для дурацких шуток — так, во всяком случае, полагает Франсуа. А тем временем собака начинает метаться перед жонглирующим блинами мужчиной, лупит себя по бокам хвостом и облизывается; вокруг носятся шумные жизнерадостные дети, и сама Надин похожа в этот миг на девочку. Пион, думает Франсуа, невинный цветок. Раньше она представлялась ему орхидеей с бархатными лепестками и чарующим ароматом. Ее новый образ непонятен, неведом ему.

— Позвольте вам представить — Франсуа Сандр… Франсуа, это Ришар и Изабель. Ришар проводит у нас отпуск.

Даже голос ее звучит по-новому, он более звонкий, чистый, словно переливающийся в свете бриллиант.

— Из Алжира? — спрашивает Франсуа.

— Ага, — отвечает Ришар, разрывая на части блин, которым он кормит собаку.

— Вам сахару или варенья?

И вот они остаются в крохотной квартирке вдвоем. Один на один, такого не случалось даже в больнице. Там, на крыше их не скрывали стены, они курили, наслаждались солнечным светом, они были открыты для любого нескромного взгляда. Здесь, сейчас совсем другое дело. Надин провожает гостей, закрывает за ними дверь, убирает со стола, относит грязную посуду в раковину, включает воду. Затем возвращается в комнату, смотрит в окно.

— Душно как-то. Может, прогуляемся?

Они идут по берегу реки. Франсуа очень возбужден и весел. Ему хочется рассмешить Надин, ему чрезвычайно нравится ее новый образ, и он ревнует — отчего это произошло без его участия? У него зарождается дурное предчувствие — их связывает лишь его трагедия, черный яд его бытия. Франсуа пытается отвлечься от мрачных мыслей, рассказывает Надин о выкрутасах Филипа на тренировках, о мастерстве безрукого Бертрана Гари; рассказывает о своих неудачах, о трудностях, об удовольствии, которое доставляет ему скольжение под поверхностью воды, о том, как его кожа насыщается влагой, легкие наполняются воздухом, о том, как он постепенно превращается в подводного обитателя; за один лишь месяц он научился задерживать