Книга Любить и беречь [= Грешники в раю] - Патриция Гэфни

– Да неужели?

– Человек без недостатков должен идти в гору, это закон природы. А кстати, как можно стать епископом?

– Премьер-министр выдвигает твою кандидатуру, а королева ее утверждает, если, конечно, сумеешь пройти официальные выборы коллегии каноников.

– О Боже, мне придется выучить, что все это значит, правда? Коллегия каноников, бенефиции, епитрахиль. Каноны и обеты. Распределение десятины.

Она откинулась на подушку в притворном отчаянии.

– Сретенье, Мартынов день, Михайлов день, – добавил он. – Троица, Молебственное воскресенье, Самсон-сеночный.

– О, нет, ты это придумал.

– Ни капельки. Десятое июля. Говорят, что если на день святого Самсона идет дождь, то будет дождь еще сорок дней.

– Ну, в этом я не сомневаюсь. Да, кстати, Кристи, я ненавижу здешние зимы.

Он печально покачал головой.

– Это мне изменить не под силу.

– Ладно, но я требую уступок за жертву, которую приношу.

Он поставил пустую тарелку и перекатился на бок, чтобы повернуться к ней лицом.

– Я пойду на уступки. Сделаю столько уступок, что ты не будешь знать, что с ними делать, – Он подтянулся к ней и обнял. – И, кроме того, я буду держать тебя в тепле.

– И в этом я тоже не сомневаюсь, – кивнула она, задыхаясь.

Во рту у нее остался вкус яблок после его поцелуя. Она опустилась ниже на постели, так что ее голова съехала с подушки. Ее руки на его коже грели, как теплые языки пламени.

– Сколько времени? – прошептала она знойным голосом.

– Поздно.

– Как поздно?

– Три, три тридцать.

Она улыбнулась.

– Это рано. Зимой в Холле никто не поднимается раньше шести. У нас еще целых три часа.

– Достаточно, чтобы ты закончила историю своей жизни.

– Извини?

– Захватывающая развязка.

– Сейчас?

– Только если ты захочешь. – Он убрал с ее глаз прядь волос и заправил ей за ухо. – Ты можешь мне не рассказывать. Но я знаю, что было что-то не так между тобой и Джеффри., нечто более скверное, чем можно было ожидать между двумя людьми, которые не подходят друг другу и не любят друг друга. Что-то, о чем ты не захотела рассказать.

Она отвела взгляд, посмотрела через его плечо на потолок, и ее глаза затуманились в нерешительности. Она села, взбила подушку, натянула одеяло на ноги, бесцельно шаря глазами по покрывалу.

– Я собиралась тебе рассказать, – сказала она наконец, – но удерживала себя. Все ждала, что выберу более подходящее время и более подходящее место. Но это был просто предлог, чтобы не рассказывать тебе, и, я думаю, время сейчас такое же подходящее, как любое другое.

– Это так болезненно?

– Это… отвратительно. – Она повернулась к нему. – Но ничто не сможет испортить нам эту ночь, правда, Кристи?

– Нет, ничто не испортит эту ночь. Тревога ушла с лица Энни; она нежно улыбнулась ему.

– Нет, – согласилась она, – ничто не испортит эту ночь. Итак, на чем я остановилась? Я думаю, на том, как Джеффри оставил меня первый раз.

– Энни, не… – Он умолк.

– Что?

– Ничего. Продолжай. Нет, ничего, рассказывай дальше.

Он хотел сказать: «Не говори таким ужасно сухим, холодным тоном, потому что мне больно сознавать, какую тебе причинили боль». Но она должна была рассказывать так, как ей было удобно, и – если ей это помогало держать дистанцию между собой и этой историей – он не должен был ей мешать.

– Джеффри уехал, – подсказал он, когда она остановилась. – Как ты жила в Лондоне сама по себе? Деньги он тебе присылал?

– Время от времени. Как я жила? Не очень хорошо. Он оставил меня в квартире в Холборне с одним хамоватым слугой и без друзей. Сначала я, естественно, тяготела к столичному художественному кружку, но потом это стало неудобно.

– Почему?

– Потому что мужчины хотели меня соблазнить, а женщины, соответственно, не доверяли мне. Я все равно устала от их самодовольного мира и пошла в этот мир просто по привычке.

– Чем же ты занималась?

Он налил еще вина в ее бокал и передал ей.

– Моим основным занятием были попытки найти деньги для платы за жилье. Я пыталась рисовать, но я уже говорила, у меня недостаточно таланта. Я начала биографию отца, но не нашла никого, кто был бы заинтересован в ее публикации. Я… – она вздохнула, как будто уже устала, – написала несколько маленьких очерков, «Жизнь с отцом в Провансе», что-то в этом роде, и иногда люди даже покупали их и платили деньги. Я вела дневник, до сих пор веду.

– А что отец Джеффри? Помогал он тебе?

Она посмотрела на него с насмешкой.

– Ты знаешь его лучше, чем я, Кристи. А как ты думаешь?

– Ты просила его?

– Да, однажды. Его ответное письмо было очень коротким, очень ясным отказом. В конце он посоветовал никогда не переступать порога его дома. Сказал, что я выбрала свою судьбу и так далее.

Она глотнула вина и поставила бокал с легким стуком, ее движения стали угловатыми от старой обиды.

– Итак, ты была сама по себе.

– Точно.

– И все-таки не завела любовника?

Она подняла брови, услышав это.

– Нет, я же тебе говорила.

– Ну, извини меня, дорогая, но мне это не кажется поведением искушенной в жизни женщины. Это выглядит – ну, это выглядит провинциально.

Она округлила глаза, стараясь не рассмеяться.

– Я вижу, ты мне это не скоро забудешь.

– Нет, но я думал, что настоящая европейская женщина, такая, как ты, непременно завела бы себе любовников, пока мужа нет. А ты не стала.

– Я могла бы, – возразила она.

– Ни капли не сомневаюсь.

– Мне столько раз это предлагали!

– Почему ты отказывалась?

– Уж конечно, не по моральным соображениям.

– Ну, конечно, нет.

Она опять вздохнула.

– О, Кристи, я не знаю. Может, мне не хватило сил? Меня предали. Джеффри нанес мне страшный вред.

Он взял ее руку и стал обводить ее контур на простыне, покрывавшей его приподнятое бедро.

– Разве это не было дополнительной причиной, чтобы иметь связь? Что-то вроде мести?

– Я думала об этом.

– Но не стала этого делать, – настаивал он. Она заколебалась.

– Был мужчина. – Снова пауза. – Двое мужчин, в сущности.

Он сразу пожалел, что затронул эту тему.