Книга Братья по крови. Книга первая - Юрий Артемьев

виду не скажешь.

— Я выросла…

— Что-то не заметно.

Бух! Маленький кулачок ударил меня в грудь.

— Я выросла! Но только вверх. Платье в самый раз, но…

— Немного коротковато.

Бух! Снова меня ударили.

— Хватит драться! Ты кефир в холодильник поставишь?

— У нас нет холодильника. Я хотела пообедать…

— Ты голодная? Ладно. Оставляй всё здесь и пошли!

— Куда?

— А тебе не всё равно?

— Маме надо сообщить?

— До которого часа мама работает?

— Раньше девяти домой не приходит.

— Анечка! Я ей потом позвоню. Всё будет хорошо!

Аня закрыла дверь в комнату на ключ. В квартире стояла тишина. Было слышно, как где-то на кухне капает вода из-под крана. Мы покинули эту неуютную квартиру. Спускались вниз не на лифте, а по лестнице. И как мне показалось, Аня вздохнула с облегчением, когда мы вышли из подъезда…

* * *

Мы шли в сторону Таганки. На углу Ульяновской и Чкалова. Я заметил Пельменную.

— Хочешь пельменей?

— Здесь не хочу. Мы с мамой сюда часто заходим.

— А блины ты любишь?

— Блины я люблю. Но от них толстеют.

Я скептически осмотрел её с ног до головы…

— Тебе это не грозит. Ты стройная, как тростинка. А со сгущёнкой будешь?

— Со сгущёнкой буду.

И мы снова зашагали в сторону Таганки.

17 июня. 1974 год.

Москва. Блинная на Воронцовской улице.

В Блинной на Воронцовской улице я бывал не раз. Но всё это было в той, в прошлой жизни. И мальчишкой сюда забегал с друзьями, и когда после армии учился в институте, а ночами подрабатывал в такси… Это было одно из тех мест, что и кромешной ночью могло накормить голодного и напоить запойного.

Столики были «стоячие». Никаких стульев не предполагалось. Думаю, что такой стоячий стол по высоте будет немного великоват для мелкой девчонки. Но это мы как-нибудь решим.

— Ну, выбирай! Чего будешь?

— Как чего? Ты обещал блины со сгущёнкой.

— А запивать чем будешь? Чай? Кофе с молоком?

— Кофе!

— Кофе нет… — безапелляционно заявляет крупная женщина в когда-то белом халате и шапочке.

— Тогда так… Два чая. Две порции блинов со сгущёнкой. — наклоняюсь к Анюте. — Ещё чего-то хочешь?

— Яйцо под майонезом.

— И два яйца под майонезом.

— Блины надо ждать…

— Тогда и чай вместе с блинами. А то остынет.

— Не успеет!

Всё-таки что было хорошего в СССР всегда перечёркивалось хамством и грубостью обслуживающего персонала. Помнится Штирлиц специально ходил в какой-то кабак под названием «Грубый Готлиб». Там фишка была в том. что хозяин наливая пиво и выдавая порции поджареных баварских колбасок всем хамил. У нас в СССР такое заведение специально искать не надо было. Заходи в любоё! И облают, и обсчитают.

Я заплатил за всё меньше рубля. Медные монетки сдачи не хотел сперва забирать. Но рачительная Аня всё сгребла с прилавка и передала мне, пришлось набивать карманы монетками. Никак не могу привыкнуть, что в этом времени монеты — тоже деньги, на которые можно что-то купить.

Пока мы ждали две порции наших блинов, я слегка подвинул круглый столик к окну. Ну, а Ане пришлось с ногами забраться на подоконник. Так, стоя на подоконнике на коленках ей стало удобно есть с высокого стола.

Зато. Когда нас позвали, чтобы мы забрали готовые порции наших блинов, продавщица, или кто она тут по должности, заметила наше «ноу-хау», и решила немного поскандалить…

— Я прошу прощения! Если моя девочка Вам своими сандаликами испачкает подоконник, то я возьму у Вас тряпку и всё вытру. Но иначе, она не сможет нормально поесть блинов и не облиться горячим чаем.

Тётка не нашла что мне ответить на мою вежливую речь. Похоже, что так тут с ней никто не разговаривал очень давно. Те. кто заходили выпить со своей бутылкой, обычно либо отвечали матерно. либо быстро включали заднюю и уходили. Ну а молодёжь, типа меня, вообще терялась от гневных замечаний и ретировалась в темпе вальса…

Так что мне никто ничего не ответил. Мы спокойно поели, убрали за собой грязную посуду. А когда, я попросил тряпку, чтобы вытереть подоконник мне ответили:

— Да, ладно. Сама вытру…

— Спасибо Вам большое! Мы обязательно к Вам зайдём ещё раз!

* * *

— Сашка! А ты совсем не боишься. Когда на тебя кричат вот такие взрослые тётки?

— А чего их бояться?

— Ну… Они… Могут…

— Ты со мной никого не боишься?

— Не-а…

— Вот и не заморачивайся на эту тему!

— Са-аш! Давай зайдём в Книжный!

— Давай!

17 июня. 1974 год.

Москва. Таганская площадь.

Книжный магазин.

В книжном магазине, что на углу Воронцовской улицы и Таганской площади, в кассу стояла небольшая, но очередь. Я сразу понял, что дают что-то ну о-очень дефицитное. Малое количество народа можно было объяснить лишь серединой июня, когда большая часть школьников уже покинула Москву. Я быстро поставил Анюту в очередь, а сам метнулся к прилавку, где тоже царил небольшой ажиотаж.

Давали импортные фломастеры. Чешские «Koh-i-noor».

У меня такие были в прошлом моём будущем. То, что нужно. Ими по кальке выкройки рисовать самое то. На витрине было два вида. Простенький набор шесть цветов и большой дорогой набор, аж из семнадцати. Мне такой на фиг не нужен, но… Я теперь не один.

Я вернулся к кассе. Наша очередь как раз подходила. Протягиваю в окошко четвертной.

— Три набора по шесть фломастеров «Кохинор» и один большой набор.

— Только по две штуки в руки.

— А нас двое! — приподнимаю Анюту двумя руками, чтобы её увидела кассирша.

Аня недовольно взвизгивает!

— Поставь меня на место!

Кассирша хмыкает, пробивает чек и отсчитывает сдачу.

— Ты чего? — наезжает на меня маленькая вредина.

— Так надо.

Тащу её к прилавку. Вдруг там тоже понадобится предъявить «вторые руки»? Так оно и случилось.

Но приподнимать Аню не пришлось. Прилавок оказался ниже кассы.

Получив товар на руки. протягиваю большой набор своей будущей невесте:

— Это тебе!

— Мне? — а глаза стали такие большие-большие, как у девочки из японского аниме.

Ресницами хлоп-хлоп… И по щеке покатилась большая слеза, оставляя за собой мокрую дорожку. Глаза заблестели, став влажными.

— Ну, ты чего? — я чуть присел, чтобы наши глаза оказались на одном уровне.

— Н-ничего… — а потом обхватила меня обеими руками и заплакала уже всерьёз.

Мне опять прилетело гипсом по уху, но я не обратил на это внимания. Я обнял её свободной рукой и прижал к себе.

— Хватит плакать! Всё хорошо! — шептал я ей на ухо.

* * *

Успокоилась она не сразу. Мне пришлось вывести её на улицу, потому что в магазине