Книга Клио и Огюст. Очерки исторической социологии - Вадим Викторович Долгов

старому казаку к Илье Муромцу

Да в его палаты белокаменны.

Ён пришел как во столовую во горенку,

На пяту-то он дверь да порозмахивал,

Да он крест-от клал да по-писаному,

Да й поклоны вел да по-ученому,

А 'ще бил-то он челом да низко кланялся

А й до тых полов и до кирпичныих,

Да й до самой матушки сырой земли.

Говорил-то ён Илье да таковы слова:

«Ай же, братец ты мой да крестовый,

Старыя казак да Илья Муромец!

Я к тоби послан от князя от Владымира,

От Опраксы королевичной,

А й позвать тебя да й на почестен пир».

Илья не стал поминать старую обиду и пошел на княжеский пир. Таким образом город был спасен от неминуемого разрушения. Понятно, что в этой былине стихия необузданного народного пира противопоставлена произволу властей, несправедливых, трусливых и мелкодушных.

Эта былина дает повод задуматься, отчего в России народ пьет? Только ли от «неверно сформированной идентичности»? Может быть, дело не в летописной фразе «Руси есть весели питии», а в явлениях социально-экономического порядка? Политику, члену Государственной Думы В. Р. Мединскому стоило бы, наверное, больше думать об этом. Поскольку сюжет с былинами в его книге вышел довольно неудачно.

Но мы «на прежнее возвратимся», как писали древнерусские книжники. «Умение пить» долгое время было одним из богатырских качеств, человек, способный много выпить и не потерять контроль над собой, пользовался всеобщим уважением. Снова обратимся к эпосу. Теперь действительно былина новгородского цикла об удальце Василии Буслаеве. В одном из сюжетов Василий попадает на казачью заставу. Его для знакомства приглашают за пиршественный стол.

И тут Василий их удивил…

Садится с ними за единой стол.

Наливали ему чару зелена вина в полтора ведра,

Поднимает Василий единой рукой

И выпил чару единым духом,

И только атаманы тому дивуются,

А сами не могут и по полуведру пить.

Вот таков он – народный герой: пьет и не шатается, хочется кому-то или нет…

Вообще сведения о праздниках и пирах содержатся во многих источниках. Однако лучше всего видно, как всё происходило, в «Поучении философа, епископа Белгородского», автором которого предположительно является епископ Григорий (XII в.). Епископ вовсе не ставил себе целью опорочить своих современников и дать дополнительные козыри в руки идеологическим противникам России. Он хотел по сути того же, чего добивается В. Мединский – наставить людей на путь истинный. Отвратить их от пьянства и призвать к трезвости.

Для того чтобы проповедь была убедительной, он стремится показать пастве, как кошмарно (с его точки зрения) она выглядит. В его произведении открывается нам панорама всеобщего повального пьянства. Масштабы этого явления епископ сравнивает с пожаром, которым охвачен не только вверенный его пастырскому попечению город, но и окрестности. У высокоинтеллектуального епископа ни одно слово не случайно. В том числе и сравнение с хмеля с огнем. Далее он развивает эту аналогию: «…таков родом хмель – он согревает и распаляет внутренности, сжигая душу как в пламени».

Чувствуя на себе ответственность бороться с этим злом, проповедник уподобляет хмельной внутренний огонь адскому пламени и заявляет: «Пьянице царствия Божия не получить. Не ясно ли, что всяк пьяница погибает, и от Бога отлучается, и в негасимый вечный (адский) огонь посылаемы бывают».

Будучи осведомлен, что в Библии ничего не сказано о греховности пьянства, Григорий увязывает божественный гнев не с употреблением спиртных напитков как таковым, а с безобразным поведением, которое свойственно перепившим людям. «Горе мне! горе мне! – сокрушается епископ. – Как допустил всё это Господь Бог в дни, в какие не ждал я, что увижу людей, чтящих деяния беса – и совсем того не стыдящихся, но даже гордящихся!» Вот люди: пьют, еще и гордятся этим!

Очень колоритны картины народных праздников, нарисованные в «Поучении». В изображении епископа среди вверенной ему паствы тот лишь праздник считается удавшимся, после которого все лежат «яко мертвые от пьянства, с раззявленными как у идолов ртами и не ходяще», – такая вот вполне узнаваемая «конечная стадия».

А в самом «процессе» всё происходит так: «Когда вы упьетесь, тогда вы блудите и скачете, кричите, поете и пляшете, и в дудки дудите, завидуете, пьете чуть свет, объедаетесь и упиваетесь, блюете и льстите, злопамятствуете, гневитесь, бранитесь, хулите и сердитесь, лжете, возноситесь, срамословите и кощунствуете, вопите и ссоритесь, море вам по колено, смеетесь, крадете, бьете, деретесь и празднословите, о смерти не помните, спите много, обвиняете и порицаете, божитесь и укоряете, поносите, – ну как же святому крещенью не тужить из-за вашего пьянства? Да и плясунья женщина – сатанина невеста, супруга дьяволу: когда любой мужчина глядит на такую жену, для мужа ее непристойно то и бесстыдно; образ Божий нося на груди, с женою своею в пляске сойтись! – и вы еще входите в церковь!»

Рыгающего смрадом пьяницы Бог так же гнушается, как мы – мертвого смердящего пса. Пьянство изгоняет из человека Святой Дух, как дым отгоняет пчел. Пьяница – весь плоть, духа в нем нет, он поклоняется выпивке как «некому богу». Аналогичные представления отмечены Б. А. Романовым в другом древнерусском тексте – инструкции действующим священникам, «Вопрошании Кирика»: «Пьяный человек – всё равно что получеловек». За проступки, им совершённые, назначается половинная епитимья, но и за нечаянное убийство нетрезвого человека вменяется лишь «полдушегубства». В принципе, епископ Григорий не против употребления спиртного: «…на веселие нам Бог питие дал, и только в положенное время, а не для пьянства».

Кстати, и о законах против пьяниц. В. Мединский о них не знает, но они были.

Пьянство во взаимосвязи с нормами древнерусской покаянной дисциплины было рассмотрено известным ленинградским историком Б. А. Романовым, считавшим, кстати сказать, что пьянство в Древней Руси «было универсальным бытовым явлением». Страдало несдержанностью и духовенство. Б. А. Романов обращает внимание на то, что «Заповеди митрополита Георгия» предусматривают и такой случай – «аще епископ упиется» – за это ему наказание – десятидневный пост. Зная эту всеобщую для древнерусского общества слабость, церковные иерархи проявляли особую заботу о том, чтобы по крайней мере духовенство ввело потребление спиртного в определенные рамки. Заботилась об этом и светская власть. Не являвшееся преступлением для мирянина, пьянство попов, чернецов и черниц, согласно Уставу Ярослава, подлежало митрополичьему суду (ст. 46). Однако церковные власти не ограничивались карательными мерами. Канонические ответы митрополита Иоанна II вполне допускают присутствие священника на мирском пиру, там он может свободно угощаться, однако в увеселениях – «игранье и плясанье и