Книга Вендетта. Том 2 - Олеся Шеллина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне, если честно, было не до Крыма. С калмыками, наконец-то, удалось полюбовно договориться, и то хлеб. Условия у них были общие. Но, так как они не хотели пока уходить от кочевья, как те же башкиры, уже прилично так Уфу отбахавшие, я им предложил Америку. Там степей много, обстановка напряженная, и, если у меня всё выйдет, то вполне можно ковбоям будущим конкуренцию составить. Потому что просто так я болтаться по степям тем же калмыкам не дам. Хотят государственную поддержку – животноводство на них. Мне страну кормить надо. Вот пускай и занимаются тем, что у них хорошо получается – скот выращивают. И кочуют от пастбищ к местам забоя. Не только в Америке, естественно. Казаков к ногтю в очередной раз прижал и выделил для калмыков пастбища. С наказом атаманам: сунетесь – поедете пампасы осваивать. А ещё, я послал к ним голландца, который объяснил, что для того, чтобы с других выпасов на прежние вернуться, нужно это место подготовить. Банально легко вспахать вытоптанную скотом землю и травку посеять. Визг стоял такой, до сих пор в ушах звенит, что они не крестьяне, что это противоречит… И всё в том же духе. Я тогда ухо прочистил, плечами пожал и ответил, что, я не неволю. Не хотите, флаг вам в руки. Только других пастбищ, кроме тех, которые вы, драгоценные в первые пять-семь лет убьете, вам никто не даст. Так что думайте, в конце концов, вам там жить.
Калмыки поворчали, поворчали, но, решили попробовать. Потому что других пастбищ, кроме перечисленных, я им не выделял. Попробовали. Пришлись их снабжать плугами и семенами. Но у нас была договоренность – они мне списки, как положено, на русском языке, на единственном на котором можно эти списки подать с перечнем того, что калмыкам нужно. Ворчат, но признают – условия терпимые. Так что, может, и выйдет толк.
В общем, направил я гонца обратно с благословением генералу Румянцеву взять мне Крым. Если ещё чего по дороге возьмёт, я ругаться не буду. Гонец забрал указ и поскакал обратно к Перекопу. А по дороге его убили. Тати какие-то засаду на дороге организовали. С гонцом ехали пара солдат и взвод казаков. Точнее, они ехали позади, и не успели на помощь. Сумку тати успели выпотрошить, как и самого бедолагу раздеть. Читать они не умели, и приказ попросту сжечь попытались. К счастью, один из солдат читать умел и успел прочесть то что осталось про назначение и разрешение на Крым. По то, что Петька уже генерал – не прочёл, эта часть успела сгореть. Привёз он эти вести на Перекоп и передал Румянцеву. Тот слегка охренел. Но, приказ есть приказ, и не верить солдату он не мог, потому что тому такое придумывать просто не за чем. Вот так Петька до самого конца в полковничьих погонах и проходил. И это надо сказать вызывало недоумение и даже недовольство среди других офицеров. Недовольство на меня, естественно, за то, что друга лучшего в чёрном теле держу.
* * *
– Равнение на середину! – снова раздался голос Захара Чернышева, которому сегодня доверили вести парад.
Так, нужно сосредоточиться. Мимо шеренги шел мальчик, приложивший руку к виску. Он шёл очень сосредоточенно. Но его темные мамины глаза сияли, когда он смотрел на всех этих людей. Они были для него героями, в последние годы столько раз ему рассказывали о каждом из них. А сколько раз он сам просил о ком-то рассказать отдельно, и не сосчитать. Подойдя к концу шеренги, туда, где стоял Румянцев, Пашка не выдержал и улыбнулся. А Петька ещё и подмигнул ему, гад такой.
А солдат тот молодец, до прапорщика дослужился под Петькиным командованием. Вон он, ближе к концу шеренги стоит, во весь рот улыбается.
Пашка тем временем подошел ко мне. Я продолжал восседать на коне, изображая из себя статую.
– Ваше императорское величество, курсант Академии имени Петра Ласси Павел Романов прибыл по вашему приказанию. – В тишине звонкий мальчишеский голос звучал особенно звонко.
– Вольно, курсант, – я позволил себе немного расслабиться. – Иди сюда, – нагнувшись, я подхватил Пашку и закинул его к себе в седло.
Он с таким облегчением привалился спиной к моей груди, словно ища опору и зная, что вот эта – самая лучшая, что у меня на мгновение перехватило дыхание. Выпрямившись, и одной рукой придерживая одновременно поводья и сына, я поднял другую руку в воинском приветствии и двинул лошадь шагом вдоль ряда пожирающих меня взглядом людей. Не только тех, кого я буду сейчас награждать, но и тех, кто столпился по периметру площади. А народу здесь собралось, мама не горюй. Как и на улочках, что к площади прилегали. Все фонарные столбы были забиты парнями, которые передавали, что в данный момент происходило на самой площади.
Проезжая мимо иностранных делегаций, я заметил, что здесь не хватает французской. У остальных же гостей, которых сюда добровольно-принудительно пригласили, были довольно кислые мины. Они в большим удовольствием не поехали бы созерцать мой триумф, но их согласия никто не спрашивал. К тому же, эти идиоты сами загнали себя в ловушку. Отчего-то они вбили себе в головы, что я честный и ведомый малый. Каково же было удивление того же Шетарди, когда, внезапно, оказалось, что этот молодой ещё Петька вполне спокойненько может ударить в спину и вообще договориться со всеми подряд, вот только не об одном и том же.
* * *
Он ворвался в мой кабинет в прямом смысле этого слова, оставив в руках у охраны несколько частей своего сюртука. Его не убили только потому, что предвидел подобную реакцию и предупредил охрану, что у человека может жёстко подгореть седалище.
– Вы обманули нас, ваше величество! – заорал Шетарди, выдергивая рукав сюртука, державшийся на паре ниток, из рук вбежавшего следом за ним гвардейца.
Я сделал знак, и гвардеец вышел из кабинета. Зато Александр Румянцев, Кристиан Ван Вен и Турок с которыми я сейчас работал, переместились таким образом, чтобы суметь вскочить, если
