Книга Иностранка. Филиал. Демарш энтузиастов. Записные книжки - Сергей Донатович Довлатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы выпили прямо на лестнице. Бутылку поставили в угол. Грубин, уходя, произнес:
— Мы воздвигаем здесь этот крошечный обелиск!
Грубин с похмелья декламировал:
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, очнись и поддадим!..
У Иосифа Бродского есть такие строчки:
Ни страны, ни погоста,
Не хочу выбирать,
На Васильевский остров
Я приду умирать...
Так вот, знакомый спросил у Грубина:
— Не знаешь, где живет Иосиф Бродский?
Грубин ответил:
— Где живет, не знаю. Умирать ходит на Васильевский остров.
Валерий Грубин — Тане Юдиной:
— Как ни позвоню, вечно ты сердишься. Вечно говоришь, что уже половина третьего ночи.
Повстречали мы как-то с Грубиным жуткого забулдыгу. Угостили его шампанским. Забулдыга сказал:
— Третий раз в жизни ИХ пью!
Он был с шампанским на «вы».
Оказались мы как-то в ресторане Союза журналистов. Подружились с официанткой. Угостили ее коньяком. Даже вроде бы мило ухаживали за ней. А она нас потом обсчитала. Если мне не изменяет память, рублей на семь.
Я возмутился. Но мой приятель Грубин сказал:
— Официант как жаворонок. Жаворонок поет не оттого, что ему весело. Пение — функция его организма. Так устроена его гортань. Официант ворует не потому, что хочет тебе зла. Официант ворует даже не из корысти. Воровство для него — это функция. Физиологическая потребность организма.
Грубин предложил мне отметить вместе ноябрьские торжества. Кажется, это было 60-летие Октябрьской революции.
Я сказал, что пить в этот день не буду. Слишком много чести. А он и говорит:
— Не пить — это и будет слишком много чести. Почему же это именно сегодня вдруг не пить!
Оказались мы с Грубиным в Подпорожском районе. Блуждали ночью по заброшенной деревне. И неожиданно он провалился в колодец. Я подбежал. С ужасом заглянул вниз. Стоит мой друг по колено в грязи и закуривает.
Такова была степень его невозмутимости.
Пришел к нам Грубин с тортом. Я ему говорю:
— Зачем? Какие-то старомодные манеры.
Грубин отвечает:
— В следующий раз принесу марихуану.
Зашли мы с Грубиным в ресторан. Напротив входа сидит швейцар. Мы слышим:
— Извиняюсь, молодые люди, а двери за собой не обязательно прикрывать?!
Отправились мы с Грубиным на рыбалку. Попали в грозу. Укрылись в шалаше. Грубин был в носках. Я говорю:
— Ты оставил снаружи ботинки. Они намокнут.
Грубин в ответ:
— Ничего. Я их перевернул НИЦ.
Бывший филолог в нем ощущался.
У моего отца был знакомый, некий Кузанов. Каждый раз при встрече он говорил:
— Здравствуйте, Константин Сергеевич!
Подразумевал Станиславского. Иронизируя над моим отцом, скромным эстрадным режиссером. И вот папаше это надоело. Кузанов в очередной раз произнес:
— Мое почтение, Константин Сергеевич!
В ответ прозвучало:
— Привет, Адольф!
Как-то раз отец сказал мне:
— Я старый человек. Прожил долгую творческую жизнь. У меня сохранились богатейшие архивы. Я хочу завещать их тебе. Там есть уникальные материалы. Переписка с Мейерхольдом, Толубеевым, Шостаковичем.
Я спросил:
— Ты переписывался с Шостаковичем?
— Естественно, — сказал мой отец, — а как же?! У нас была творческая переписка. Мы обменивались идеями, суждениями.
— При каких обстоятельствах? — спрашиваю.
— Я что-то ставил в эвакуации, а Шостакович писал музыку. Мы обсуждали в письмах различные нюансы. Показать?
Мой отец долго рылся в шкафу. Наконец он вытащил стандартного размера папку. Достал из нее узкий белый листок. Я благоговейно прочел:
«Телеграмма. С вашими замечаниями категорически не согласен. Шостакович».
Разговор с ученым человеком:
— Существуют внеземные цивилизации?
— Существуют.
— Разумные?
— Очень даже разумные.
— Почему же они молчат? Почему контактов не устанавливают?
— Вот потому и не устанавливают, что разумные. На хрена мы им сдались?!
Летом мы снимали комнату в Пушкине. Лена утверждала, что хозяин за стеной по ночам бредит матом.
Академик Телятников задремал однажды посередине собственного выступления.
— Что ты думаешь насчет евреев?
— А что, евреи тоже люди. К нам в МТС прислали одного. Все думали — еврей, а оказался пьющим человеком.
Нос моей фокстерьерши Глаши — крошечная боксерская перчатка. А сама она — березовая чурочка.
Костя Беляков считался преуспевающим журналистом. Раз его послали на конференцию обкома партии. Костя появился в зале слегка навеселе. Он поискал глазами самого невзрачного из участников конференции. Затем отозвал его в сторонку и говорит:
— Але, мужик, есть дело. Я дыхну, а ты мне скажешь — пахнет или нет...
Невзрачный оказался вторым секретарем обкома. Костю уволили из редакции.
Журналиста Костю Белякова увольняли из редакции за пьянство. Шло собрание. Друзья хотели ему помочь. Они сказали:
— Костя, ты ведь решил больше не пить?
— Да, я решил больше не пить.
— Обещаешь?
— Обещаю.
— Значит, больше — никогда?
— Больше — никогда!
Костя помолчал и добавил:
— И меньше — никогда!
Тамара Зибунова приобрела стереофоническую радиолу «Эстония». С помощью знакомых отнесла ее домой. На лестничной площадке возвышался алкоголик дядя Саша. Тамара говорит:
— Вот, дядя Саша, купила радиолу, чтобы твой мат заглушать!
В ответ дядя Саша неожиданно крикнул:
— Правду не заглушишь!
Однокомнатная коммуналка — ведь и такое бывает.
В ходе какой-то пьянки исчезла жена Саши Губарева. Удрала с кем-то из гостей. Если не ошибаюсь, с журналистом Васей Захарько. Друг его, Ожегов, чувствуя себя неловко перед Губаревым, высказал идею:
— Васька мог и не знать, что ты — супруг этой женщины.
Губарев хмуро ответил:
— Но ведь Ирина-то это знала.
Моя дочка говорила:
— Я твое «бибиси» на окно переставила.
Я спросил у восьмилетней дочки:
— Без окон, без дверей — полна горница людей. Что это?
— Тюрьма, — ответила Катя.
Наша маленькая дочка говорила:
— Поеду с тетей Женей в Москву. Зайду в Мавзолей. И увижу наконец живого Ленина!
— Буер? Конечно, знаю. Это то, дальше чего нельзя в море заплывать.
Сосед-полковник говорил о ком-то:
— Простите мне грубое русское выражение, но он — типичный ловелас.
В Пушкинских Горах туристы очень любознательные. Задают экскурсоводам странные вопросы:
— Кто, собственно, такой Борис Годунов?
— Из-за чего была дуэль у Пушкина с Лермонтовым?
— Где здесь проходила «Болдинская осень»?
— Бывал