Книга Варшавская Сирена - Галина Аудерская

от себя и вышел, хлопнув дверью.

Она сидела неподвижно на тахте, дверь снова открылась. Но вместо Адама на пороге стояла пани Алина.

— Обиделся? Рассердился? И ты, Аннет, тоже сердишься на меня? — спросила она с такой заботой и беспокойством, что язык не поворачивался упрекнуть ее в чем-либо.

— Нет, — сказала Анна, помолчав, с трудом приходя в себя, — через несколько дней я уеду. В Константин.

— Аннет? Что это значит… Как же так, Анна? Мы не будем работать вместе?

— Если у меня будет время после занятий. И если вы…

— Я согласна на любые условия. Что касается дней, часов, выходных… — неожиданно оживилась пани Алина.

— У меня только одно условие: доверие. Полное. Я не умею жить с людьми, которые мне не верят.

— Аннет!

— Анна.

— Я хотела как лучше, думала, что моим долгом…

— Да. Я знаю.

Все считали, что они должны заниматься ее судьбой. Бедная, всегда напуганная пани Алина! Откуда же она могла знать, что в ее библиотеке между пыльными стеллажами неожиданно вырастет и зацветет каштан из далекой бретонской страны, называемой Арморик?

О том, какая буря бушевала на Хожей, свидетельствовал вид Кристин, вбежавшей в комнату Анны с пятнами на лице и с красными от слез глазами.

— Мадам Корвин не хочет о тебе даже слышать, ее не интересуют ни ваши планы, ни чувства. Она упрекала Адама в неблагодарности, напоминала, что столько раз его спасала, когда он еще ребенком болел, да и потом…

— А что же Адам?

— Молчал. Адам знает, что в те минуты, когда она жалеет себя, ее убедить невозможно. Только когда мадам выдохлась и заплакала, он что-то стал говорить ей, объяснять, умолять. Я не могла этого вынести и убежала.

— Доктор на ее стороне?

— Этого я не знаю, кажется, нет.

Неожиданно Кристин протянула руку и кончиками пальцев коснулась плеча Анны. Она сказала медленно, как бы с трудом выдавливая из себя слова:

— Неужели ты не можешь бросить все и вернуться в Геранд? К своим?

Они смотрели друг на друга какое-то время, и Кристин первая опустила глаза.

— Тетя, а вы могли бы? Ведь вас связывает с этими людьми только многолетняя привычка? Дружба, а не любовь?

— Что ты можешь об этом знать, что ты знаешь, — прошептала Кристин, еще ниже опуская голову.

— Тогда поехали в Париж. Вместе.

— Нет, нет, нет!

Какое-то время они молчали.

— Ты любишь его, — с какой-то грустью наконец сказала Кристин.

Анна ничего не ответила, но достаточно было посмотреть на ее внезапно преобразившееся лицо, на глаза, устремленные куда-то в пространство, мечтательные и горящие, чтобы понять, какие чувства ее обуревают, чего она жаждет.

Кристин встала.

— Выслушай меня. Лучше пока не показывайся на Хожей и попытайся склонить на свою сторону маршальшу. За это время мадам успокоится, остынет, возможно, примирится с тем, чего все равно избежать невозможно. Адам бывает таким же упрямым, как его мать, и в конце концов…

— Он настоит на своем?

— Кто знает, все может быть. Но сейчас езжай в «Мальву», беги отсюда.

Она слышала эти слова не первый раз. Беги отсюда, Анна-Мария. Беги, Анна.

К удивлению всех, Адам не стал вести дальнейшие переговоры, но и не покорился матери. Он просто ушел из дома, взяв с собой несколько чемоданов, что привело в ужас даже Кристин.

— Может, он не собирается возвращаться?

— Неужели Адам поехал в Константин? — допытывалась Анна.

— Нет. Мадам вчера ездила туда, хотела привезти его обратно, но застала только маршальшу; происшедшее не столько удивило ее, сколько рассердило. Кажется, в «Мальве» дошло до бурной сцены, потому что пани Корвин вернулась такая расстроенная, что мы все это заметили. Потом ночью я еще долго слышала ее истерические рыдания, она обвиняла доктора в равнодушии, в слабости… А сегодня мадам только беспокоится о сыне. Где он? Что с ним случилось?

В течение двух дней об этом не знала и Анна. На третий день поздним вечером в библиотеке на Познаньской зазвонил телефон.

— Ты? Только сейчас? Но почему, почему?

— Чтобы никто не смог нас обвинить в сговоре. Мать никогда не простила бы тебе, что ты знаешь больше, чем она.

— Ты где?

— У своего коллеги и друга. Впрочем, ты его знаешь, это Константин, мой шафер. Почему ты молчишь? Анна! Ты слышишь меня? Анна?

Она слышала его, но была не в состоянии что-либо ответить. Наконец заговорила прерывающимся, немного охрипшим голосом:

— Не оставляй меня одну. Вернись, прошу тебя, вернись.

— Только не на Хожую. А у тебя я могу быть через несколько минут.

— Неужели ты так близко?

— Я всегда возле тебя, даже когда меня нет рядом. Но я хотел бы проучить тех, кто собирается сделать из меня второго дядю Стефана. Ты снова молчишь? Алло! Алло!

— Так когда же? Где?

— Через полчаса в маленьком кафе на улице Эмилии Плятер. А потом мы вместе поедем в «Мальву». Я хочу попросить буню, чтобы она заступилась за нас и чтобы ты могла пожить у нее — независимо от того, хотят этого мои родители или нет.

— Адам…

— Я знаю, что будет нелегко, но не вижу другого выхода. Я жду тебя. Анна, ты слышишь меня?

— Да. Да…

И неожиданно все изменилось. Пани Рената, после долгого разговора с прабабкой, согласилась на их брак, только бы Адам вернулся, без него дом пустой и мертвый. Рассказывая об этом Анне, Данута не могла скрыть обиды и злости.

— Он, только он, мы с Олеком никогда для нее ничего не значили. Если бы не Кристин, я чувствовала бы себя на Хожей совсем чужой. Обещай мне, что теперь, когда Эльжбета далеко, ты постараешься ее заменить.

— Но ведь у тебя есть отец…

— Знаю, папа очень хороший, но он все время занят. Так обещаешь?

— Да, обещаю. Знаешь, у маршальши мы все время будем вместе, как когда-то в Пулигане.

В Константине все было как год назад. Вверх тянулись розовые и пурпурные мальвы, прабабка играла в теннис и гоняла Крулёву на дальние прогулки.

— Пусть двигается, а то заржавеет, — объясняла она Анне. — Я не могу позволить, чтобы Крулёва состарилась раньше меня, где мне тогда найти человека с такой же бессонницей, как у меня, да еще безропотно сносящего все мои капризы и причуды, свойственные девушкам в период созревания? Именно в этом секрет моей молодости, я постоянно чувствую себя подростком. Ваш император, сосланный на Эльбу, велел выбить на доме, в котором он жил, надпись: «Наполеон везде счастлив». Над крыльцом этой виллы я должна вырезать: «Прабабка всегда молода». Не кажется