Книга Смерть под старой ивой - Николай Иванович Леонов

отвернулся.

– Хватит нюни распускать. А вы по-быстрому схороните, что есть, и подайте рапорт, – подвел черту «батя».

…На рассвете волки настигли певуна. А он не особо-то и торопился: пер себе по тайге, как по бульвару, распевая про славное море, священный Байкал. Серые хищники приближались, сжимая кольцо, и лишь почуяв на себе волчий взгляд, человек остановился. Зыркнул воспаленным глазом в одну сторону, в другую, – волчице показалось, что она смотрится в зеркало, такой же был взгляд, злобный, голодный и умный, – но человек не побежал опрометью, нет. Он сделал всего несколько шагов назад, неторопливо и даже осторожно влез на небольшой бугор. И замер на нем, спокойно глядя на зверей.

Он был невысок ростом, в нелепой огромной ушанке, в ватнике, из которого в разные стороны торчала начинка, и сам ватник был огромен, в него можно было таких двоих затолкать. Ничем особенным от него не пахло – ни порохом, ни металлом, ни чем другим осязаемым, – но почему-то опытной охотнице было не по себе. Как-то уж очень спокойно он стоял и даже с каким-то сочувствием смотрел, как его окружает голодная стая.

Но больно уж хотелось есть и соблазнительно пах этот кусок живой плоти. Стая атаковала молча, одновременно со всех сторон. Волчьи зубы лязгнули вхолостую: добыча с неожиданной сноровкой птицей взлетела на низкую ветку, нависавшую над бугром, а потом, как белка, полезла все выше и выше – и вот уже сидит, покачиваясь на тонкой ветке, нахально вывалив на волчицу обметанный желтым, нечистый язык.

Один из молодых волков, озверев вконец, прыгнул за человеком, взвился свечкой – и в этот момент снег под ним провалился, раздался отчаянный визг, а из-под земли полезла с ревом огромная, бурая, страшная, с зияющей кроваво-красной пастью медведица.

Волки кинулись врассыпную по глубокому снегу, а медведица, прорычав им вслед, скользнула подслеповатыми глазами по человеку, что сидел на ветке над головой, и пошла прочь.

Человек же остался на дереве, лишь спустился чуть ниже – по его подсчетам, ветка под его даже невеликим весом должна треснуть от холода максимум через пять минут. Устроившись на более толстой и надежной ветке, он стал ждать. Это было самое привычное его занятие.

Прошло несколько часов. Человек тихо слез с дерева, прислушался, принюхался – и отправился на далекий, едва слышный шум трассы, напевая теперь уже о том, что в дебрях не тронул прожорливый зверь.

Часть первая

Глава 1. Жертва случайностей

Станислав Крячко, покусывая карандаш, спросил друга:

– Шесть или девять?

Лев Иванович Гуров немедленно ответил, прямо и по-мужски:

– Шесть пятнадцать.

Стас посмотрел озадаченно сначала в буклет, который держал в руке, потом на коллегу:

– Надо целое число. И потом, почему шесть пятнадцать, не шестнадцать, восемнадцать и так далее?

– Потому что ровно в шесть я встаю и ухожу, – объяснил Гуров, довольно потягиваясь. – Да, именно так. Пятнадцать минут на то, чтобы кивнуть всем на прощание, сесть в машину – и отбыть в теплые края.

– Куда? – требовательно спросил Станислав.

– Понятия не имею. Куда глаза глядят. Буду ехать, потом остановлюсь где-нибудь, стану купаться и ловить рыбу.

– На МКАДе пробки, – мстительно заметил Крячко.

– Ничего. Я ждать умею, – парировал тот.

Стас хмыкнул и вернулся к изучению своего глянцевого буклета, который своим видом диссонировал с официальной обстановкой кабинета. Потом полковник Крячко решился, пробормотал: «Пусть будет все-таки девять», и черканул по буклету карандашом.

Лев Гуров скривился, как от кислого яблока. Не надо быть Спинозой, чтобы понять: старый друг все еще мается дурью.

Всего шесть месяцев назад, когда с восточных фронтов доносились пугающие сводки о коронавирусе, казалось, что все это выдумки. Не более чем очередная птичья болезнь, к тому же где Китай и где мы. Выяснилось, что до Поднебесной рукой подать и что реальные вирусы в современном мире распространяются так же быстро, как виртуальные, и люди умирают по-настоящему. Ну а те, кто выживает, сходят с ума – причем тоже вполне осязаемо.

Не раз и не два Гуров, – конечно, про себя и очень осторожно, – порадовался тому, что любимая жена застряла на съемках в Камбодже. Конечно, не одна Мария – вся съемочная бригада, включая продюсеров, режиссеров и других служащих, – вся творческая интеллигенция в полном составе заперта в торгпредстве и ждет не дождется попутного борта на родину. За Марию можно не беспокоиться, она женщина самодостаточная и к истерикам не склонная, а остальные сидят небось в изоляции, выпивают и играют в карты.

И что интересно – не они одни! Но ведь и на родине дела не лучше. Этот вирус обосновался и в головах.

Гуров, хотя и любил жену до безумия, прекрасно понимал, как ему повезло: квартира пустая, никто не слоняется из угла в угол от вынужденного безделья. В отделе все тихо-мирно, как работали, так и работают, даже, пожалуй, затишье. А вот в городе по-прежнему: бытовухи, разборки, спонтанные, глупые преступления – те самые, которые «просто так» случаются, из-за косого взгляда, отдавленной ноги, не вынесенного вовремя мусора.

А Стасу труднее, у него-то вся семья в полном составе. Ну, поел неделю Наташиных пирогов с мясом, ну, вторую. Какой тут домашний уют, когда у жены тихие истерики по поводу того, что все пропало и все помрут? Она же на нервной почве начинает выдавать продукцию, как пирожковая фабрика, а не будешь есть – крышка и скандал.

Станислав стремительно набирал вес и терял настроение. Сначала попытался переехать на работу, в родной кабинет, ссылаясь на запарку, – вычислила супруга его хитрый замысел (а как же иначе, столько лет замужем за опером). Потом попытался отпроситься в отпуск – в кадрах сказали: забыть, отгулял уже. Стас пребывал во вполне осознанном отчаянии, а тут еще появились эти двое, как джинны из бутылки.

– Вот вам, господа офицеры, стажеры, мои протеже. Прошу любить и жаловать, – помнится, сказала Верочка, кивая изящной головкой на двух молодых щеголей.

– Не могу, – буркнул Крячко, – женат.

Верочка не оценила плоскую шутку:

– Товарищ Хортов Александр Александрович, – поклонился один, высокий брюнет, – и товарищ Мартынов Станислав Феликсович, – поклонился рыжеватый крепыш с пухлыми щеками и немедленно вручил визитку с его Ф.И.О. и подписью «ПравоведЪ».

– Тезка, значит, – подобрел Крячко.

Гуров кисло улыбнулся. Со стажерами у него не ладилось, он не ощущал таланта к педагогике. Впрочем, эти двое оказались детьми самостоятельными и сами себя работой вполне обеспечивали, а в перерывах тихонько сидели в айфонах.

Несколько беспокоил Хортов. Во-первых, был он настоящий мажор из семьи мажоров, носил серебряные запонки с мелкими брильянтами, часы «Тиссо» и красивый