Книга Пасодобль - танец парный - Ирина Кисельгоф

— О делах потом, — улыбаясь, предложил Астафьев. — Сначала ужин.

— Конечно, — рассыпался клоками Челищев. — Путь к делам лежит через желудок.

Любовница Астафьева взяла меню. Ее голова сразу же превратилась в коричневый кожаный квадрат. Пюпитр на двух ножках-ручках. Я про себя расхохоталась.

— Здесь ужасная кухня, — лениво сказала Лара.

Она выразительно взглянула на Астафьева и рассмеялась. Ее смех пластмассовыми горошинами рассыпался по столу. Он в ответ улыбнулся:

— Я хотел что-нибудь новенькое. Ты же здесь не была.

— Нам нужно было провести время как обычно. Давай уйдем.

Лара снова закрыла лицо меню. Челищев побледнел. Я сделала вывод: бедная Лара прибыла из провинции. Хорошие манеры существуют либо от роду данные, либо не существуют вообще. Для второго случая полагается школа. В провинции нет школы хороших манер. Там есть школа «крепкого локтя». Крепкий локоть и куртуазность, настоянная на стрихнине и мышьяке, — несовместимые понятия. Пейзане настаивают крепкий локоть на ненормативной лексике.

Если хочешь поставить на место зарвавшуюся букашку, найди ее уязвимое место. Выбей из седла. И букашка перестанет контролировать себя. Это поставит ее в смешное положение, вас — в выигрышное. Не стоит забывать: люди, зацикленные на скелетах в своем шкафу, уязвимы и забавны.

— Вы прибыли из провинции? — вежливо спросила я Лару. — Или мне показалось?

— Показалось! — резко ответила она. — А вы?

Лара внезапно покраснела. Я попала в точку с первого раза Она точно была из провинции. Больше мне ничего не требовалось. Осталось только продемонстрировать чужой скелет в куртуазной беседе незнакомых людей. К примеру, в хрестоматийном, ритуальном разговоре о погоде. Челищев был со мной не согласен. Он наступил мне на ногу. Слегка. Иначе я бы его убила.

— Помилосердствуйте. Разве ритуальные детали имеют особое значение? — Я рассмеялась. — Или вы предпочитаете говорить о погоде?

Слово «помилосердствуйте», произнесенное утомленно-снисходительным тоном, действует как ледяная уксусная кислота. Прогрызает от плеши до самой печени. Проверено на подчиненных. Не раз. На Лару оно тоже подействовало как положено. Прогрызло.

— Что будем заказывать? — расстроенно перебил Челищев.

Он знал, что рот мне закрыть невозможно. По собственному опыту.

— Что дамы пожелают, — Астафьев насмешливо улыбнулся.

— Дамы пожелают рыбу, — пожелала я.

— Я не переношу рыбу! — неожиданно вскипела Лара. — Не надо за меня решать!

Если бы Лара ела рыбу, у нее появился бы мозг и ядовитые зубы. Но, судя по всему, Ларе в жизни требовался не мозг, а совсем другое.

— Аллергия на рыбу? — деликатно осведомилась я. Челищев деликатно взял меня за руку.

— Мое здоровье никого не касается, тетя! — отрезала она.

Лара провалилась с треском, не успев выйти на сцену. Она еще не успела нарастить себе три ряда ядовитых зубов, работающих точечно, без эмоций. У нее в запасе был только крепкий локоть, переходящий в кулак. Она перестала владеть собой, чего я и добивалась. Странно, почему люди стыдятся того, что родились в провинции?

— Лара, я здесь по делу. Не нравится, уходи! — рыкнул Астафьев из формальной вежливости. Кому хочется, чтобы его спутница выглядела не комильфо? Лара отвернулась к стене. Там ей было самое место.

Я улыбнулась Астафьеву и чуть заметно пожала плечами. Плетеное черное кружево соскользнуло само по себе. Астафьев засмотрелся на мое обнаженное плечо. Я не стала поправлять кружево. Пусть у человека будет хотя бы маленький праздник. Челищев и Лара проследили взгляд Астафьева и нахмурились. Я улыбнулась Ларе. От души. Астафьев отвлекся на Лару, я возвратила кружево на место. Астафьев вновь вернулся ко мне, как кружево. Челищев стиснул зубы.

Мне первой принесли осетрину на шпажках. Нежную, сочную, замаринованную в лимонном соке. С овощами гриль. Это было божественно. Я ела, держа руками шпажку. Снимая губами каждый нежный, сочный кусочек изысканной, раритетной рыбы. Эта рыба прибыла к нам из прошлого и осталась в настоящем вопреки всему.

Я устроила бесплатное представление для голодающих. И они подсели на крючок.

— Кто сейчас ест руками? — Лара делано рассмеялась. — Провинция?

Ей не стоило смеяться. Трупы не смеются.

— Я и Джулия Ламберт, — вежливо ответила я.

Астафьев расхохотался. Судя по всему, он Моэма читал, а бедная Лара — нет. А может быть, да. Но Моэма читать совсем не обязательно. Просто на людей магически действуют незнакомые звучные имена. И собеседники начинают чувствовать себя не Юпитером, а неинформированным быком.

Любовница Астафьева ушла. Демонстративно. Он не проводил ее взглядом. Ее никто не проводил взглядом. О ней забыли, пока она уходила. У меня как раз совершенно случайно упало крученое черное кружево с моих обнаженных плеч, и мне пришлось его поправлять. Кружево соскальзывало вновь и вновь. Что тут поделаешь?

Мне принесли десерт. Ягоды и нарезанные фрукты во взбитых сливках. Одну креманку. Я смаковала каждую ягоду, два самца следили за тем, как я ем. Они даже глотали со мной.

— Можно попробовать? — Астафьев просительно улыбнулся.

Он за столом был формальным лидером, неформальным — я. Астафьев был из молодых и ранних. Фактурнее Челищева. Безусловно. Фитнес, спорт, солярий, подсчет калорий, маникюр, укладки. Как положено.

Я протянула ему ложку с клубникой, облитой облаком из воздушного молока. Он открыл рот, я помедлила и положила клубнику на свой язык. Он так и остался сидеть с открытым ртом. Челищев скукожил свое огромное тело, Астафьев закрыл рот.

— Нечестно играем, — сказал Астафьев.

— Хотите реванша? — спросила я. Не улыбаясь.

— Хочу, — не улыбнулся он.

Они оба съели три креманки. Одну за другой. Из моих рук. В ресторане, переполненном людьми. Я играла то честно, то нечестно. И смеялась от души. Над ними. Они тоже смеялись, резко и вызывающе. В них забродили половые гормоны, как пузырьки в нагретом шампанском. Это могло бы показаться нелепым, на сторонний взгляд, если бы не одно обстоятельство. Незатейливая игра постепенно превратилась в соперничество между двумя самцами. От смеха и шуток к язвительным намекам. От веселого оживления к скрытой злобе и ревности.

Я испортила Челищеву вечер. Он был в бешенстве. Одним мановением руки я ликвидировала любовницу Астафьева и перевела внимание на себя. Челищев хотел решить свои дела, я лишила его этой возможности. Но это я бы пережила, если бы не его припадок неожиданной ревности. Мне пришлось дать ему прямо в машине в одном из первых попавшихся темных дворов. Челищеву не терпелось, а я на собственных глазах, мановением собственной руки теряла кресло вице-президента.

Глава 19

Мы ехали в лифте с Федечкой. Юнцом, глазевшим на меня в свободное и не свободное от работы время. Он краснел, потел, бледнел. Наверное, я ему нравилась. Но я не чувствовала себя женщиной бальзаковского возраста, потому что была одна. Юнцы для женщин тридцати пяти лет — это роскошь. Я была одна, и мне требовался не ребенок, а нормальный мужчина. Защитник, жизнь и моя глава. Я устала отвечать за саму себя, мне хотелось перевалить ответственность на чужие плечи. Юнцы для этой цели не подходят.