Книга Завершившие войну - Яна Каляева

то, чего ты хочешь, да? Что я там обещала… отомстить? Всю жизнь я исполняла чью-то волю, и вот теперь ты станешь мне приказывать? Чьим я только орудием не была, сейчас должна стать твоим? Да кто ты такая вообще?

— Та, кто только и может тебе помочь, — ответила женщина. — Смотри своими глазами. Что ты видишь?

Саша всмотрелась в ее лицо, такое знакомое.

— Я — это ты, — подтвердила женщина то, что она и сама уже знала. — Такая, какой ты можешь стать. Сильная, свободная, неподвластная чужой воле. Забудь все, чему тебя учили. Оставь в прошлом клятвы, которые когда-либо давала. Пришло время принять и выполнить свое собственное решение. Ты еще не все исполнила, что можешь, и потому, хочешь того или нет, будешь жить.

Саша прикрыла глаза. Сил было мало, тратить их на споры с галлюцинацией не стоило. Больше всего хотелось заснуть и не просыпаться никогда. Если бы не мучительная сухость во рту, она бы так, верно, и сделала. Каждое движение, даже дыхание, отдавалось болью. Левая рука горела так, что если б Саше предложили сейчас ампутировать ее по локоть, она бы не колебалась ни секунды. И все же надо было осмотреться, найти воду.

Саша снова открыла глаза, стараясь привыкнуть к сумраку. Свет проникал через крохотное окно под потолком; снаружи, видимо, занимался рассвет. Впрочем, и в темноте было ясно, что это холодный сырой подвал, пропахший плесенью, испражнениями и прелой соломой. Но вот чего Саша не ожидала увидеть тут, так это людей. Их было около двух дюжин, они сидели или лежали вдоль стен так тихо, что Саша сначала приняла их за мертвых или оглушенных. Но вот один из них чуть пошевелился, другой…

— Кто вы? — спросить в голос не вышло, видимо, она все же сорвала связки, когда кричала в самом конце, и теперь могла только шептать. — Что случилось с вами?

Многие рассеянно посмотрели на нее, но никто не ответил. Впрочем, она уже и сама поняла. Безмятежные лица, мягкие улыбки, пустые взгляды… Умиротворенные. Здесь их называли короче и циничнее: болванчики. Отработанный человеческий материал. Люди, прошедшие красный протокол.

Первый круг называли зеленым протоколом. После одной дозы наркотиков человек обычно отвечал правду, но не всю и довольно невнятно. Кристальная ясность сознания и искреннее, всепоглощающее желание сотрудничать со следователями проявлялись только со второго круга; но процесс разрушения личности с этого момента был уже необратим. Под красным протоколом человек мог доказать свою невиновность, вот только человеком быть переставал уже в любом случае.

Значит, сюда их сбрасывали после того, как они угасали. Мужчин и женщин вместе — они не были уже ни мужчинами, ни женщинами и никакого соблазна друг для друга не представляли. У каждого левая рука перевязана грязной тряпкой; пыточный конвейер работал однотипно. Все, как и сама Саша, одеты в грубые рубахи небеленого холста. Мужчины обриты наголо — привычная профилактика педикулеза. Женщинам же волосы оставляли. Саша чуть усмехнулась: при Новом порядке представления о благопристойности осуществлялись иногда самым причудливым образом.

Саша попробовала подняться и сдавленно зашипела. Однажды ей случилось потянуть щиколотку, и несколько дней каждый шаг отдавался болью. Теперь у нее так же были растянуты, кажется, все мышцы и связки. Она не помнила, чтоб ее били, значит, она навредила себе сама, когда билась в судороге.

Возле двери стояла латунная бочка с, как она надеялась, питьевой водой. Отчаявшись подняться на ноги, Саша попробовала доползти до нее. Один из узников заметил ее усилия, встал, подошел к бочке, наполнил мятую жестяную кружку и протянул Саше.

— Спасибо, — тихо сказала она, но он не ответил. Забрал пустую кружку и аккуратно положил возле бочки.

Саша всмотрелась в своих товарищей по несчастью. У всех был один и тот же пустой, отсутствующий взгляд, а вот физическое состояние различалось. Одни, как и она, двигались с огромным трудом, другие — вполне свободно. То и дело кто-нибудь вставал и ходил рассеянно от стены к стене. Верно, и у нее есть шансы, что растянутые мышцы заживут; безнадежных и бесполезных калек Новый порядок не стал бы оставлять в живых. Но были и те, в ком уже не теплилось даже подобие сознания. Трое метались в лихорадке — Саша понадеялась, что это не тиф, а заражение крови, раны явно обрабатывались кое-как. Один из ее новых соседей был, судя по его позе, уже мертв.

Почему все эти люди утратили разум, а она сохранила? Видимо, дело было в снадобье, которым ее опоили хлысты на Тамбовщине. Бывает, те, кто переболел какой-то болезнью в детстве, остаются не подвержены ей всю жизнь. Возможно, с этим веществом происходит что-то подобное. Галлюцинации, которые она переживала тогда и теперь, тоже были сходны.

Скоро Саша заметила еще одну странность. Разумеется, очков на ней не было — она потеряла их еще до допроса, в момент взрыва, должно быть. Тем не менее видела она даже в этом скудном свете более ясно и четко, чем когда-либо на своей памяти. Разглядела остатки розового лака на ногтях уцелевшей правой руки. Судя по полоске отросшего ногтя, со взрыва прошло уже дней семь, не меньше.

Раз в сутки хмурые служащие вносили ведро с едой и груду грязных мисок. Особой жестокости к болванчикам они не проявляли, обращались с ними как со скотом. Кормили тоже как скот, перемешанными отбросами. В первый день Саша незаметно обменяла свою миску на пустую у соседа, но потом голод стал сильнее гордости. Те же служащие без особых эмоций доливали воду в бочку, выносили трупы и поганое ведро.

К товарищам по несчастью Саша поначалу брезговала прикасаться, словно могла подхватить от них какую-то стыдную болезнь. Но в первую же ночь поняла, что иначе в этом холоде не выжить. Спали, тесно прижавшись друг к другу, делясь теплом своих тел, причем самые слабые неизменно оказывались посередине. Болванчики то ли сохраняли какие-то человеческие навыки, то ли быстро обучались им заново. Они пользовались ложками и отхожим местом, выполняли простые команды надзирателей. Но главное — безо всякого принуждения они постоянно помогали друг другу всем, чем только в этом убогом месте было возможно. Впрочем, ни собственная судьба, ни судьба товарищей их не тревожила.

Идею сообщить кому-то из служащих о своем состоянии Саша отбросила сразу. Системы не любят ошибок, жизнь болванчика не особо ценится; ее будет проще придушить тут, чем разбираться, почему произошел сбой. И в любом случае так она затруднит себе будущий побег. Сейчас болванчиков держали взаперти, чтоб они не разбрелись.