Книга Оракул выбирает королеву - Оливия Штерн

Нить нырнула в кусты, потянула за собой почти ощутимо, так, что Арман едва не полетел в овражек. Но вовремя ухватился за тонкую ольху, а потом уже ловко спустился вниз. В овражке царили сумерки, было влажно, тихо перешептывались деревья. И вдруг среди этого шелеста слух различил тихий плач. От этих звуков в груди вмиг разлился такой океан пламенеющей боли, что у Армана перед глазами потемнело.

Там плакала его Леона. Горько, безнадежно. Она была совершенно одна, совершенно беззащитна – точно так же, как наедине с силой Оракула. И тогда он ничего не сделал, чтобы ей помочь.

– Леона! – позвал он, щурясь на полыхающую в потемках нить.

Стараясь не оступиться, не споткнуться о вспученные корни, раздвигая молодую поросль, Арман пошел вперед. Плач утих, и ему сделалось страшно: а вдруг эта тишина означает нечто более ужасное, чем просто рыдания?

– Леона! – крикнул он. – Ты здесь? Не бойся, милая, я иду.

Он увидел ее внезапно, и Арману показалось, что это последние отсветы заходящего солнца заблудились в лесной чаще. Леона сидела в яме под корнями дерева, наполовину вылезшими из почвы, и, казалось, сияла розоватым золотом заката. Светилось все: кудри, лицо, кисти рук. И Арман испытал сильное желание упасть перед ней на колени. Так бывает, когда тратишь все силы на поиски чего-то важного, а когда до него остается один шаг, понимаешь, что силы попросту закончились.

– Леона, – прошептал он, – девочка моя.

Она вскинулась, подозрительно глядя на него.

– Льесс! Это вы? Это точно вы?

– Ну конечно, я.

Наконец добравшись до Леоны, он протянул ей руку, но она не торопилась принять помощь.

– Ну-ка, давай выбираться, – сказал Арман, а сам все смотрел, смотрел и не мог насмотреться.

Как он столько дней провел без нее?

– В прошлый раз вы пришли за мной, а оказалось, что вы – это не вы, – сказала Леона сердито.

– Теперь это точно я, – ответил он. – Пожалуйста, я тебя очень прошу – давай вернемся во дворец!

– Я хочу домой, к маме, – твердо ответила Леона и руку спрятала.

– Мы побудем во дворце совсем чуть-чуть.

Армана охватила беспомощность. Нет, он мог ее достать из-под корней силой, но не хотелось, совсем не хотелось.

Тут Леона всхлипнула:

– Я идти не могу-у-у…

И разразилась слезами, совершенно не думая, да и не понимая, что у Армана от этого сердце просто переворачивается.

– Почему? – только и спросил он.

Вместо ответа Леона вытянула вперед ногу в одном чулке, без туфельки. Ступня и щиколотка распухли.

– Я понесу тебя, – пообещал Арман, – а нога… Я ее вылечу, маленькая. Пожалуйста, пойдем.

Наконец, всхлипывая, Леона протянула к нему руки, и он бережно вытащил ее из-под корней. Прижал к себе, не веря собственному счастью, но понимая, что счастье это очень скоротечно.

– Моя маленькая, – простонал Арман, утыкаясь носом в макушку, пахнущую лесом, солнцем и далеким детским счастьем. – Я тебя так люблю! Пожалуйста, постарайся это запомнить, потому что потом…

Об этом «потом» думать было тяжело. Арман стиснул зубы и, прижимая к себе Леону, принялся искать нужные модификаторы. Он поймал себя на том, что ему совершенно все равно, что будет дальше и с Брантом и с Эрикой. Конечно, их следовало арестовать, а потом и казнить. Но хотелось верить, что Эрика больше не будет пакостить, особенно учитывая то обстоятельство, что только благодаря Арману она вообще вернулась к жизни.

Он так и появился во дворце с Леоной на руках, прижимая ее к себе, а она так трогательно обвила руками его шею и так доверчиво положила голову на плечо, что Арману хотелось завыть. Ему было больно сознавать, как мало осталось такого незамысловатого счастья. Промелькнула мысль и о том, что он мог бы оставить все как есть. В конце концов, все девочки рано или поздно вырастают, и эта новая Леона тоже когда-нибудь вырастет, наполняясь новыми воспоминаниями, а он будет терпеливо ждать… Но он отмел эту мысль как совершенно неприемлемую. Снова погружаться в болото лжи не хотелось.

Поэтому он принес Леону в свой кабинет, усадил на кушетку и приказал принести сладостей и чаю, а сам опустился рядом на пол и взял в руки ее пострадавшую лодыжку.

– Больно, – поморщилась Леона и расплакалась.

– Сейчас вылечим.

Арман поднялся, долго гладил ее по волосам, успокаивая, а сам между делом проглотил нейтрализатор. Завтра ему будет совсем худо от такого количества модификаторов, но это будет завтра. Возможно, завтра и жить не особо захочется. А сейчас он должен вылечить этот вывих, чтобы распухшая лодыжка стала такой же совершенной, как и ее здоровая сестрица.

Потом принесли поднос с чаем, чашками и коробочкой засахаренных фруктов и орешков. Арман вручил сладости Леоне, а сам наконец занялся вывихом. Теплые искры срывались с пальцев и таяли, впитываясь, исчезая в тонкой вязке чулка. Опухоль спала, ступня Леоны дернулась, вставая на место. Леона даже ничего не заметила, потому что Арман погасил всю боль, а орешки оказались удивительно вкусными.

Выпрямившись, Арман покосился на стол, где в ящичке ждала колба с отпечатком. Невольно усмехнулся, покачал головой.

Страх, вот что он испытывал.

А еще дикое, страстное желание растянуть то время, которое у него осталось рядом с Леоной Кьенн. Хотя бы еще несколько часов, вот так, рядом, чтобы она грызла свои незатейливые лакомства, чтобы ее глаза светились счастьем, какое бывает, только когда ты еще маленький.

Пора было с этим заканчивать.

Всего лишь несколько шагов разделяют его и настоящую, взрослую Леону Кьенн.

«Ну же, хотя бы сейчас будь с ней честен».

Но совершенно невыносимо смотреть в ее светящиеся счастьем глаза и понимать, что очень скоро эти задорные искорки погаснут.

– Расскажи, как тебе жилось с Брантом и Эрикой, – все же попросил он, оттягивая час истины.

Леона недоуменно захлопала кукольными ресницами.

– Ну, обижали они тебя?

– Нет. Дядя Орнелл никогда не обижал. А вот Эрика иногда злилась. Я ее боялась. А когда вы отведете меня к маме?

– Очень скоро. – Арман вздохнул.

Он подошел к столу, достал из ящичка отпечаток. Для того чтобы вернуть его Леоне, и заклинаний не требовалось: отпечаток сам стремился вернуться к живому носителю, всего-то и надо было его выпить. Он несколько мгновений смотрел на свет сквозь нежно-сиреневую дымку, затем вернулся к Леоне.

– Милая, – сказал тихо, – я знаю, что тебя немножко заколдовали. Но мы же не хотим, чтоб ты вернулась к маме в таком виде? У меня есть снадобье, которое тебя расколдует.

Леона посмотрела на закупоренную пробкой колбу, и на ее лице появилось выражение облегчения и радости.