Книга Альтераты. Соль - Евгения Кретова

Анна распрямилась. Лицо ее преобразилось, плечи расправились.

— Этого не может быть, — прошептал Андрис. В светлых глазах плескалось недоумение.

Она присела на корточки. Так, чтобы видеть его лицо.

— Узна-ал, княжич, — кривая усмешка скользнула по губам. — Долго же я тебя искала. Тысячу лет искала.

Куда делась та неопытная ершистая девчонка? Он не находил ее. Тяжело вырываясь из-под невидимой руки, он рванул вверх по склону. Плотная тень скользнула, догнала и прижала к сырым камням, взметнулась рука, а в ней — короткий меч с витой рукоятью.

— Наяда, не смей! Он мой! — тень остановилась.

Андрис зацепился за траву, упал навзничь. Прижав руки к груди, смотрел исподлобья с лютой ненавистью. Совсем как тогда, когда бросил в лицо: «Ведьма». Прошипел:

— Узнал! Еще там, в «Робкой звезде». Глазищи твои ведьмовские не забудешь. Вымораживают насквозь, — он попробовал встать. Дорогой светлый костюм испачкан и измят. Волосы напитались туманом, осели тонкими змеями. Блуждающий взгляд мазнул по фигуре Анны, проявившимся из тумана воинам: теперь он тоже их видел. — Ишь, понагнала свою мертвечину.

— Не бойся, я свою дружину такой собакой, как ты, не оскверню. Только ты и я.

Она подошла ближе. Грудь вздымалась медленно, усилием сдерживая гнев.

Скворцов замер на склоне. Он прижимал к себе притихшую Светлану и прислушивался к разговору на древнем, почти не сохранившемся языке и понимал лишь отдельные фразы. Откуда его дочь знает этот язык — не понимал. Аня изменилась. Будто выше ростом стала. Горделивая осанка, дерзкий поворот головы. Этот диковинный прием, поваливший к ее ногам здорового мужчину. В плотном тумане ее обвивали тонкие, призрачно-прозрачные волосы. Абсолютно седые. Скворцов прошептал в туман:

— Аня!

Она не обернулась, хоть и слышала его голос. Еще шаг к тому, кого она только что назвала княжичем. Кого любила безоглядно. И который предал. Продал.

Черный пистолет подняла из травы. Короткий, как приговор, щелчок затвора.

— Не подходи, ведьма! — Андрис закричал истошно, отполз выше по склону. Модные остроносые туфли заскользили по пропитанной туманом земле. Рванул к Скворцову. Стражники преградили путь.

— Я любил тебя! Это все она, — он указал на притихшую Карину.

— Змееныш, — процедила Анна, сплюнула под ноги. Она могла рассмотреть его ясные глаза. Глаза, которые тысячу лет назад сводили с ума, завораживали. С сожалением прошептала: — Даже здесь, даже сейчас дрожишь. Ну, назовешь меня?

— Нет! — он отшатнулся, но вырваться не смог.

— Воля твоя.

Рука взметнулась вверх, туман рассек черный сверкающий меч. Тонкое призрачное лезвие поймало покрывало древнего проклятия, взвыло над обрывом.

Море вздохнуло и отозвалось проливным дождем.

— Аня, — хриплый голос издалека, из другой реальности. — Не надо.

Девушка замерла.

Испуганное старческое лицо. Светлые глаза смотрели упрямо и с тоской. Воспоминания рвались. Бар в далекой заснеженной Москве, теплая материнская ладонь. Искаженное гневом лицо отца. И мама, прятавшая лицо. Оказывается, все было иначе. Четыре такта щетки по хайхет с постоянно усиливающейся атакой, квинты без прижима: где-то далеко, за сотни километров отсюда Слайдер и Гейша, и мечта «Сирин». «Эй, систер, чего трубу не берешь», — знакомый голос с хрипотцой, лукавый прищур.

Кто она? Аня-Скраббл? Давно усопшая Марья-волхва? Оскорбленная и обманутая царица Морена? Руку жег ключ со дна. Лица стражников обострились под дождем, все взгляды устремлены на нее, девушку, застрявшую то ли в прошлом, то ли внезапно проснувшуюся в настоящем.

Тихий голос Леры: «Все остановит вода, слышишь? Отгадка в стражниках. Из того мира просто так не возвращаются».

— Аня, дочка, — позвал отец из тумана. Его прямой силуэт и застывшая в сыром тумане, как бабочка в янтаре, фигурка Светы, Тимкиной сестры. Темные силуэты на кромке склона. Белый туман лизал их ступни, клубился облачным морем. Прислушивался к биению живых сердец.

Боль разъедала, будто соль, брошенная на кровоточащие раны, обида сводила с ума. Анна медлила, как не медлила никогда. Слушала биение своего живого сердца, как не слушала никогда. И голоса, которые цеплялись тонкой паутиной за руки, удерживая на краю. Прыгнешь — и завтра не наступит никогда.

Андрис тихо засмеялся:

— Ты даже убить меня не можешь…

Она посмотрела на него с жалостью. Приподняла за подбородок, заглянула в глаза:

— Потому что прощаю, — сердце пронзил ее горький, ледяной поцелуй.

Андрис почувствовал жжение в груди, отшатнулся нерешительно, не в силах оттолкнуть прохладу ее рук. Нежный воск ледяных объятий, бесконечный шелк серебристых волос душили сладко и тягуче. В подернутых темнотой глазах — забытая и пугающая синева.

Черная ночь как тогда, тысячу лет назад. Неприветливое море. Жестокий шторм. Ветер срывал паруса, смывал людей. Неистово выл раненым вепрем. Треск дерева. Ледяные копья рвали обшивку, снасти. Надежды нет. И нет спасенья.

Воспоминания ложились на плечи, просачивались сквозь кожу, смешивались с ее поцелуем.

«Будь ты проклят», — искусанные в кровь губы и непокорные глаза в полуночной тишине трюма — последнее, что останется с ним: с каждым прикосновением, с каждым вздохом, его душа рассеивалась дождем.

Над княжичем сомкнулась темнота. Теперь уже навсегда.

Анна сделала шаг назад. Подставила лицо дождевым слезам. «Все остановит вода».

Андрис, затаив дыхание, следил за ее движениями, равнодушно и безнадежно. Безумие тонкой паутиной подкрадывалось к нему, оставляя единственный реальный образ — дерзкий девичий профиль и пронзительную синеву глаз.

— Морена, — позвал в туман. Тонкие пальцы сомкнулись в пустоте.

Анна посмотрела на Карину, бросила ей через плечо, назвав по имени, как тысячу лет назад:

— Ты хотела его, Зарина? Больше жизни хотела… Забирай. Тысячу лет спустя — забирай. Весь твой.

Она разжала руку: на узкой девичьей ладони темнел ключ. Покрытый патиной металл схватило серебром, окутало белой шапкой инея. А в следующий миг он рассыпался ледяной пылью.

Серые фигуры призраков за ее спиной вздохнули с облегчением и один за другим растаяли в тумане.

За перекрестком, разрывая тишину, выли полицейские сирены. Анна подошла к отцу, посмотрела устало и улыбнулась.

— Все хорошо, пап, я здесь.

Эпилог

— Раз, два, три, четыре! — Гейша отбивала ритм.

Четыре такта щетки по хай-хет с постоянно усиливающейся атакой. Пятый такт вступление «лид» гитары Слайдера. Тринадцатый такт — мощная «завеса» на бас-гитаре. Пятнадцатый и шестнадцатый — соло Гейши, барабанная «сбивка» и выход на кульминацию вступления. Слайд по оголенным нервам. Пауза.