Книга Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека - Александр Рыбин

Из новостей, которые удалось подслушать

Заходит на мостик заспанный капитан:

— Какой курс?

— Третий курс Ростовской мореходки.

Курсанты стырили банку элитного кофе и пару упаковок сока в тетрапаках. Искать бесполезно: всё сразу выпили…

Курсанты на стоянке в Задаре ушли в самоволку целым кубриком. Капитан их застукал в три часа ночи. Утром писали объяснительные. Объяснительная: «Мы, курсанты 2-й роты Старостин, Пыреев, Ярцев, Шутов и Дранко, хотели посмотреть достопримечательности древнего римского города, так как днем у нас была вахта». В общем, любители старины…

Или вот еще история:

Два молодых козлика, будущих капитана, решили биться головой о потолок у кубрика девчонок, подпрыгивая по очереди; кто сделает больше подскоков и у кого дробность ударов лучше, тот и молодец! Черепные коробки были свои, но им почему-то их было не жалко. Стучались радостно, с веселым молодым ржанием.

Казалось, что рыба-молот просится в гости. Спрашивается: мозги у них на месте? Если и были, то, судя по всему, нейроны, прописанные в их башках, пере жили несколько апокалипсисов. Вакханалия продолжалась минут пять, пока на горизонте не замаячила расплата. Увидев учебного помощника, ребята ломанулись в свой кубрик, от греха подальше.

На вечернем построении учебный помощник вычислил «козликов» и потребовал объяснения.

Литературным дарованием оба не страдали, да и с фантазией было тоже бедновато ввиду отбития мозгов. Что получилось, то и получилось.

Объяснительная: «Мы, курсанты 2-й роты Иванов и Петров, с целью пошутить над нашими товарищами, стучались к девушкам в кубрик. Затем, увидев пом. по УВР и испугавшись физической расправы, мы скрылись. Число, подпись».

Пал Палыч, помощник капитана по учебной работе, перед строем не очень-то довольных курсантов прохаживался гоголем-моголем. Наконец он остановился, как всегда, чуть косолапя, — сказывалась многолетняя морская привычка, — так сказать, утвердился на палубе, широко расставив свои коротенькие ноги. И стал перечислять все проступки и происшествия, случившиеся в роте за последние три дня. Говорил он это радостно и даже весело, и со стороны казалось, что после перечисления всех недочетов и передряг он наградит, ну не медальками, а хотя бы похвальными грамотами пару-тройку нахмуренных курсантов.

— Вот, — он внимательно оглядел лица будущих капитанов. — Во-от! — повторил он с видимым восторгом, растягивая букву «о». — Закончим с мерзавцами и негодяями, позорившими наш флот, с лентяями и тугодумами и перейдем к позитивному в нашей жизни. От нашего корреспондента, которого вы наверняка уже все знаете, а кто еще не знает, докладываю — Илья Сечин собственной персоной, тут вот перед вами. Так вот, от него поступило предложение, интересное до изнеможения. Он предлагает свои услуги в постановке на нашем корабле спектакля. Грозится, что может организовать тут нам шедевр!

Курсанты настороженно молчали.

— Спекта-а кль! — еще раз повторил он нараспев, послав эту чудную новость куда-то в океан, поверх голов удивленно поднявших брови ребят. Спектаклев мы бачили немало, но это так. Это не те спектакли. А вот настоящих постановок у нас еще не было. Да что я вам тут рассказываю! Он сам всё сейчас и доложит.

Илья вышел вперед. Строй почти враждебно, чуть набычившись, смотрел на него: мол, что еще этот корреспондент удумал? Тут учеба, авралы бесконечные, а он от безделья мается. Или перегрелся малёхо.

Илья долго что-то мямлил, как ему казалось, умно, о Шекспире, при этом почему-то еще на второй фразе ужасно оробев. Потом ударился в воспоминания о том, как в университете ста вил спектакли с однокурсниками. Слушали его невнимательно, а некоторые смотрели как будто с подозрением и даже презрительно: что несет этот балабол?

Одно вселяло надежду: поначалу, когда он озвучил Пал Палычу свою идею, тот тоже взвился, заерепенился и, не поддержав, замахал руками: «Какие спектакли, какой Шекспир? Тут, понимаешь, океан, шторма, пираты, вахты и куча предметов, которые необходимо сдавать пацанам. Учебный процесс, понимаешь. Тем паче и сцены у нас никакой нет». А уж потом стал прислушиваться к аргументам. Походив кругами, чуть поостыв, стал даже проникаться бредовой, на первый взгляд, идеей корреспондента, расспрашивать и уточнять.

Илья надеялся, что, в конце концов, сможет зажечь и в глазах курсантов огонек интереса. Но что-то перед строем у него не очень это получалось.

И еще ему мерещилось, будто они все поголовно знают, зачем он тут перед ними выкруживает, зачем устраивает это представление, ради чего затеял этот цирк. Все эти ухмылки, наверное, служили доказательством, что они его давно раскусили.

Ну, всё, надо, кажется, закругляться, решил он. И уже хотел, было развернуться и уйти: мол, получили от меня необходимую информацию, и ладно. Я вам предложил — думайте. Но тут опять вмешался Пал Палыч.

— Сколько человек нужно? — спросил он у него деловито.

Из строя неожиданно прозвенел вопрос:

— А женские роли найдутся?

— Две. Даже три. — Илья обрадовано повернулся на почти родной голос.

Катя тянула руку:

— Мы с Машей и Олей согласны. Как пьеса-то называется? Все в строю тут же оживились, будто бы ждали еще чего-то от девчонок. Все зашевелились, завертели головами.

— Тебе же сказано было — Шекспир. Значит, Дездемону душить будут! — крикнул кто-то из второго ряда, прячась за спины товарищей, стоявших впереди.

Все тут же поддержали остроту, ехидно хихикнув в ответ: знаем, читали.

— Ну, в смысле «молилась ли ты на ночь, Дездемона?» — не унимался хохмач из-за могучих плеч братьев Орликовых.

— Дездемона у нас, к сожалению, не предусмотрена, — пояснил, поморщившись, Илья. — У нас будет Офелия. И Гамлет.

— В бесплодье умственного тупика Так погибают замыслы с размахом, Вначале обещавшие успех… —

продекламировал всё тот же курсант. Все в восхищении задвигались и зашумели.

Пал Палыч нахмурился:

— Галеев, два шага вперед! Будешь играть в спектакле.

— А что, и буду. Только Гамлета! — весело отозвался тот. Гренадеры Орликовы расступились, явив миру курсанта Галеева. Это был стройный черноволосый красавец среднего роста. Его темно-карие восточные глаза смотрели на мир чуть насмешливо и с вызовом. Он выступил из строя и вдруг, неожиданно для всех, едва заметно сделал несколько па ножкой и жестов ручкой, изображая средневековый поклон.

Все опять дружно, одним выдохом, смачно заржали. Иго-го было таким громким, что стоявший на вахте третий помощник выглянул из рубки. Двое курсантов у штурвала вытянули, как гуси, шеи и гагакнули в знак солидарности, но от колеса управления не оторвались.