Книга Одесская сага. Понаехали - Юлия Артюхович (Верба)

– А ну-ка иди сюда, – он ткнул карандашом перед своим столом.

Фердинандовна стояла не двигаясь. Она просто не могла, ее парализовал какой-то дикий животный страх.

– Давай-давай, не стой столбом… Тебя снова отмазали. Ты обязательно попадешь на конвейер, обещаю, но не сегодня…

Фердинандовна на деревянных ногах подошла к столу.

– Смотри, сучка тупая, – Ирод вынул из уже знакомой папки с красным крестом и ее фамилией какой-то лист и толкнул его карандашом в ее сторону.

Лельку прошиб холодный пот – это был ее список с темами бесед, крестиками и птичками.

– Ты что ж это думаешь, что я вот так просто своих стукачей тебе дам отыскать? Да ты совсем безмозглая курица! И что в тебе нашли наши бабы… Пинкертон сраный!

Совершенно обессилев, она оперлась руками о стол, думая только об одном: не упасть, ни в коем случае не упасть!!!

– Эй ты, не вздумай мне тут в обморок грохнуться! А впрочем – совместим приятное с полезным. Вот не могу я отказать себе в небольшом удовольствии, – сказал Ирод, плотоядно усмехнувшись, и нажал тыльной стороной карандаша на болевую точку между пальцами…

Фердинандовна непроизвольно заверещала.

– Так, не ори, это не больно, ты не знаешь еще, что такое боль… Смотри!!!

Ирод глубоко вдавил карандаш острием себе в ту же точку и даже не поменялся в лице, потом неожиданно схватил Лельку за запястье и, вложив в ее руку свой карандаш, снова вдавил его в ту же болевую точку, только уже накрыв своей железной лапой руку Фердинандовны.

Это уже было за гранью – она сползла в беспамятстве на пол.

Очнулась от резкого запаха нашатыря.

– Ну что, теперь понимаешь, что ты – никто? – спросил, наклонившись к ней, Ирод и мазнул ваткой с нашатырем ей под носом. Фердинандовна одурела от резкого запаха, и слезы непроизвольно брызнули из ее глаз.

– А ну-ка без истерик мне тут!!! – и резкий болезненный удар носком сапога по ребрам.

Фердинандовна задохнулась от боли.

– Вставай, сучка, приведи себя в порядок, забирай свой саквояж и вали на все четыре стороны, Шерлок Холмс доморощенный. Сегодня ты своим ходом, не будет на тебя республика бензин тратить, есть у нее другие более важные нужды.

Фердинандовна поползла на четвереньках к своему раскрытому саквояжу.

– И это забери, Ирод протянул ее пузырек с нашатырем, – мне чужого не надо…

Она встала на ноги и молча пошла к двери, но, как оказалось, пытка еще не закончилась.

– Кстати, спасибо тебе за списочек, есть теперь у меня резерв для выполнения плана, – прошелестело сзади, – есть над чем поработать, не все граждане оказались сознательными и верными делу революции, не все доложили о твоих разговорах задушевных.

Фердинандовна выронила саквояж и упала на колени:

– Ради всего святого, не надо!!! Умоляю!! Не надо!!! За что??? Они ни в чем не виноваты – они простые люди, умоляю, не надо…

– Ты иди… Ты свое дело уже сделала… – усмехнулся погано Ирод. – Это я буду решать, что надо, а что не надо. Шевелись, надоела ты мне, немчура поганая…

Гордеева не помнила, как добралась домой, что делала вечером – обратная дорога стерлась в памяти. Она окончательно замкнется и перестанет пить.

НЭП

1922 год стал долгожданной светлой передышкой после войн, голода и смены властей. Начиналась Новая Экономическая Политика – НЭП. И выжившие одесские коммерсанты, как Феникс из пепла, ринулись восполнять пошатнувшееся благополучие.

Софа Полонская по-своему резюмировала благословение партии на восстановление промышленности:

– Как же! Новые штаны со старыми дырками! Я с вас удивляюсь! Они ж через пару лет все отберут.

Семен Самуилович – Циклоп – одернул гимнастерку:

– Но за эти пару лет можно много успеть… восстановить, гражданка Полонская.

– Оцем-поцем! Шо тебе восстанавливать, Сема? На саване карманов нету. Куда тебе столько? У тебя ж три бюджета республики в чулках хранятся.

Сема, улыбаясь, наклонился к Полонской:

– Кто-то таки играет из себя врага революции и хочет наговорить себе на две расстрельные статьи?

Софа устало посмотрела на Сему:

– Ой, это пшено меня пугает! Я била твою голую жопу, когда ты собирал окурки в подворотне! Сема, твой папа был уважаемый уголовник, он в гробу переворачивается. А шо это – кошерно по воровскому закону работать в органах?

Сема отмахнулся:

– Софья Ароновна, пожилой женщине надо пить рюмку наливки и греться на солнышке, а не читать газеты. Сильно умным сейчас сложно, я бы даже сказал: опасно.

Правы оказались оба. Одесса встряхнулась и понеслось – тресты и синдикаты на началах кооперации. Все, как раньше: кредиты, снабжение, внешнеторговые операции, оптовая торговля… Вместо товарообмена началась полноценная коммерция. Вернулись ярмарки и товарные биржи, отменили уравниловку и трудовую повинность. И да – несмотря на гневное ленинское, что свобода торговли является для большевиков «опасностью не меньшей, чем Колчак и Деникин, вместе взятые», уже через полгода в промышленности и торговле, как сорняк из-под булыжной мостовой, пророс частный сектор. Государственные предприятия денационализировались или сдавались в аренду. И главное – частным лицам разрешили создание собственных промышленных предприятий, но не более чем с двадцатью работниками. Ха – насмешили… Пятая часть всей промышленной продукции и восемьдесят процентов розничной торговли уже через год были в частном секторе.

С таким бурным восстановлением и ростом у Беззуба не было выходных – он работал на железной дороге, консультировал и организовывал ремонтные цеха и восстанавливал утраченные сбережения.

Петька практически стал оруженосцем Беззуба. Он забросил учебу – зачем? Грамоте обучен, а математике и физике он мог обучать сам, но учителям слишком мало платили.

Когда папа носит деньги чемоданами, а вокруг открываются десятками кабаре и кафе, как не воспользоваться и тем и другим?

Женя Беззуб отличалась от старших сестер. Лидочка со своими аристократическими замашками и стальной хваткой приумножала уцелевшие капиталы мужа и занялась опять внешней торговлей – благо хватки, высших бухгалтерских курсов и знания языков ей таки хватало с головой. Муж обеспечивал уцелевшими нужными связями. Анюта с головой ушла в революционную агитацию и конструктивизм, поэтому дома появлялась только на дни рождения.

Женя была жадной к жизни – она рвала ее зубами со всех краев без разбора. Читала запоями, гоняла на мамином велосипеде, научилась вязать крючком и вышивать (да, назло Пете!) и вечерами сидела на коридоре, закинув ногу на ногу так, чтобы ее тонкие щиколотки и спортивные икры были хорошо видны, и вышивала болгарским крестом со скоростью швейной машины «Зингер». Но любимым ее развлечением стал собственный синдикат с Семиным младшеньким Борей. Юный продавец дохлых крыс давно возмужал и заматерел и в свои четверть века, отстрелявшись во всех смыслах на всех войнах, наслаждался летом, солнцем и папиными гешефтами. Теплое место в госконторе оставляло достаточно времени на разнообразный досуг. И любимым его доходным развлечением стал тир. Тандем Бори и Жени представлялся как брат с сестрой – семитские черты делали их практически родственниками. Они устраивали подобие тотализатора, когда Женька, нежный цветок в школьном платьице, хлопала ресницами и неумело роняла винтовку, а потом выбивала на спор с подгулявшими гражданами десять из десяти. Боря следил, чтобы сестру не обижали, и честно делился прибылью.