Книга Не своя жизнь - Татьяна Осипцова

Денис уже не закрывал руками лицо и не вздрагивал. Он сидел на корточках, уткнувшись спиной в стену, и смотрел перед собой влажными от слез невидящими глазами.

– Колесо! – потряс его за плечо Федоров. – Ты меня слышишь? Тебе исчезнуть надо, срочно. Понял?

Денис не шевельнулся.

– У тебя деньги есть? Я могу только тыщи три дать, у самого, считай, голяк.

– Есть, – откликнулся Денис, вспомнив о запрятанных под книжным шкафом тысячах долларов. Достанутся бандитам, вместе с его трясущейся шкурой? Нет…

Неожиданно он резко встал. Мишка аж отпрянул, думал, опять бить начнет. Но Денис прошел мимо него в комнату, опустился на колени, снял с магнитов доску, закрывающую пространство под книжным шкафом от пыли, нащупал пухлый конверт. Встав, повел глазами вокруг, соображая, что еще взять. Распахнул шифоньер, нашел выходные джинсы, рубашку и свитер. Из коридора донеслось:

– Собираешься? Мне тоже надо домой заскочить, деньги взять и мать предупредить. Ну, я пошел?

– Вали, гад, – бросил Денис, пихая в сумку вещи и конверт с деньгами.

Хлопнула входная дверь.

– Документы, – сам себе напомнил он и выдвинул нижний ящик письменного стола.

Мама перед отъездом купила пластиковую папку с кнопкой и сложила туда свидетельство о рождении Дениса, его паспорт, личную карточку водителя, еще какие-то справки. Она советовала хранить все документы в одном месте, и сейчас там прибавился загранпаспорт, разрешение на выезд в Израиль, билет на самолет. Денис сунул папку в разбухшую сумку, коленом задвинул ящик…

И тут во дворе взвизгнули тормоза.

Сквозь тонкий капрон тюля Денис видел, как Федоров рванулся к подворотне напротив, но его настигли два выскочивших из машины качка. После первого же удара ногой в живот Мишка упал на изъеденный временем асфальт двора. Его пинали, будто футбольный мяч, а он катался по земле, сжавшись в комок и пытаясь защитить лицо. Еще одна дверь иномарки распахнулась и, будто в замедленном кино, из-за тонированного стекла показалась вначале круглая голова с прижатыми ушами, затем мощные, затянутые в черную кожу покатые плечи Степы. Он что-то бросил своим быкам, те подхватили обмякшего Мишку и поволокли в машину. Охрименко прошелся взглядом вокруг, будто желая проникнуть за окна домов, замыкающих двор с четырех сторон. Денис невольно отскочил вглубь комнаты, затем кинулся в коридор, сунул ноги в кроссовки…

Буквально через минуту он стоял на площадке последнего, седьмого этажа, перед покореженной и проржавевшей дверью на чердак. В последние годы, с появлением в городе бомжей, жэковский плотник периодически навешивал в пробой новый замок, но его регулярно срывали. На счастье Дениса, сейчас замок отсутствовал.

… А раньше чердак не запирали. Когда Денис был совсем маленьким, здесь сушили белье. Тогда многие хозяйки стирали в общественной прачечной, в полуподвале двухэтажного флигеля, под дворницкой. В прачечной имелся топившийся углем котел, несколько огромных оцинкованных раковин, а над ними краны с деревянными ручками, как в бане: один с кипятком, другой с холодной водой. Там всегда было влажно и душно от пара, пахло хозяйственным мылом и стиральным порошком «Новость», из тазов и корыт то и дело слетали искрящиеся хлопья. Женщины стояли босые на деревянных мостках, воду сливали прямо под ноги, и сквозь бруски решетки было видно, как она устремляется в угол и закручивается пенной воронкой над выпуском в бетонном полу.

Дениске нравилось забегать в парной полумрак прачечной, глядеть, как мелькают над тазом белые мамины локти, слушать, как громко переговариваются женщины, перемывающие косточки кому-нибудь из соседей.

После стирки мама подхватывала таз с выжатым бельем, упирала его в бедро и звала сына помогать. Они шли на чердак, и там Дениска подавал ей скрученные в жгуты наволочки, простыни, пододеяльники. Мама встряхивала их, расправляя, и развешивала на натянутых меж стропилами веревках. Потом, к вечеру или на следующий день, они шли снимать жесткое – мама всегда подкрахмаливала, – теплое и пахнущее чистотой белье.

Когда Дениске было лет шесть, прачечную закрыли. В дом провели горячую воду, у многих завелись стиральные машины, и хозяйки стали сушить белье в квартирах, а чердак превратился в склад ненужного хлама и вотчину мальчишек.

Там, соревнуясь в ловкости, раскинув руки, они шагали по извивающимся закутанным в изоляцию толстым трубам, нагибались под нависающими стропилинами, чтобы не коснуться их головой, а затем соскакивали в войлок вековой слежавшейся пыли, оставляя в нем две ямки. А где еще найти столько мест для игры в прятки? Можно было прилечь за широченной балкой, зажав нос и рот, чтобы не наглотаться пыли и не чихнуть, а можно за старой оттоманкой с вылезшими пружинами. Пока водящий считал, был шанс убежать далеко и оказаться над соседним подъездом – ну-ка, найди! Или затиснуться под самый скос крыши и затаиться за кучей поломанных стульев и табуреток.

Но больше игры в прятки, несмотря на строжайший запрет, ребятам нравилось вылезать через слуховое окно прямо на крышу и смотреть с высоты на город. Железо не сильно страдало от детского веса, а они нарочно топали, чтобы прогибалось и гремело. Хвалясь друг перед другом храбростью, мальчишки забирались на самый конек, залезали на давно бездействующие печные трубы и заглядывали в их черное от сажи бездонное нутро. Или, замирая от страха, свешивались через железные перильца на краю, глядели на двор с высоты птичьего полета. Можно было вернуться на чердак через слуховое окно над соседней парадной, но высшим шиком считалось добежать до конца своей крыши, по короткой приставной лесенке перебраться на соседнюю, прогромыхать по ней и спуститься по пожарной лестнице на глухой стене второго корпуса. Отсутствие на лестнице нескольких перекладин придавало приключению особую остроту: заканчивалась она на уровне третьего этажа, а внизу высилась гора заросшего травой угольного шлака. Денис всего дважды осмелился отпустить руки и лететь в кучу зелени. Для него обошлось удачно, а Мишка пропорол там подошву сандалии огромным гвоздем. После ходил с перевязанной ногой, демонстративно хромал и всем рассказывал, как мамка ругала его, пока тащила в травмпункт.

Лет до двенадцати Денис часто бывал на крыше, а прошлой осенью привел туда Иришку. Он подсадил ее в слуховое окошко, предупредив, чтобы стояла на месте и не двигалась, но пока вылезал сам, Ира уже добралась до ближайшей трубы.

– Здорово! – оглядывалась она. – Красотища. Только с нашего дома вид еще лучше. Хочешь посмотреть?

В тот же день они побывали на крыше дома Бенуа.

– Видишь, наша крыша намного больше, так ведь интереснее?

Глядя, как привычно и ловко Иришка лавирует между труб и телевизионных антенн, Денис удивленно поинтересовался:

– Вы что, тоже в детстве по крышам лазили? Ни одна девчонка не решалась с нами забираться.

– А я не с компанией. Одна. Пряталась здесь от всех. Когда мама умерла, не хотелось никого видеть. И еще мне казалось, здесь к ней ближе. Знаешь, детское представление о том, что после смерти все отправляются на небеса, в рай… Хотя я видела, как ее опускали в землю на Серафимовском. Когда совсем маленькая была, мне бабушка рассказывала, что душа умершего человека отделяется от тела и потом следит сверху за теми, кто остался на земле. Я приходила сюда, смотрела на облака и разговаривала с мамой. Глупо, да?