Книга Пробуждение Рафаэля - Лесли Форбс

— Как ты умудрился столько узнать об этом? — спросила Донна.

Он не обращал внимания на Фабио.

— В университете я несколько лет изучал химию, но недостаточно, чтобы соответствовать требованиям Серафини.

Каждый раз, когда она двигала головой, Паоло ловил запах её духов и промельк шеи сквозь завесу волос. Это напоминало ему белую полоску женских бёдер над чулками.

— Твой старик хотел, чтобы ты стал учёным?

— Папа? Никогда! Он надеялся, что я займусь семейным керамическим бизнесом, разработаю водонепроницаемую глазурь для его простых пепельниц и нарядных кувшинов для оливкового масла. Этим или…

— Basta, Паоло!

Остановленный резким восклицанием, Паоло вновь устремил взгляд на сцену, и Донна поймала себя на том, что любуется его профилем, стройной фигурой, крупным носом, белыми зубами, которые неплохо бы выпрямить. Какое отличие от нечеловечески ровных, стоматологически безупречных зубов на американском телевидении, к чему она привыкла! Опять же, он не так прост, как казался, — хранил в тайне своё посещение цирка, и она была уверена, что они с его приятелем Фабио что-то замышляют… не это ли делает Паоло более или менее интересным? Она с трудом вновь сосредоточилась на профессоре Серафини. Едва видимый за стеклянными кишками и пузырями, мензурками и микроскопами, он занимался тем, что с апломбом повара-любителя на телеэкране нагревал воду в большом сосуде.

— Моё недоверие к чудесам началось с этих заявлений о кровотечении святого, всегда происходившем в самые жаркие месяцы, — сказал он, поднимая вверх склянку с веществом желтовато-коричневого цвета. — В этом запечатанном сосуде находится свернувшаяся кровь святого, которая вдруг стала жидкой на прошлой неделе в Урбании. Братство, ответственное за подобное утверждение, любезно позволило принести её сюда, запретив, впрочем, снимать печать! Теперь я хочу, чтобы вы представили себе, что сейчас стоит жаркий августовский день, когда температура внутри помещения поднялась выше тридцати градусов по стоградусной шкале… Итак, я нагрел воду до тридцати градусов. Смотрите, что происходит с этой, обычно твёрдой, субстанцией.

Поместив сосуд в горячую воду на несколько секунд, он высоко поднял его, чтобы все увидели, как субстанция стала жидкой и ярко-красной.

— Che spettacolo![107]— пробормотал Паоло. — Обрати внимание, Донна, когда они видят правду, она им не нравится.

— А теперь я погружаю сосуд в охлаждённую воду, — сказал Серафини, — и подождём, пока его содержимое не загустеет, прежде чем перенести его снова в горячую. Содержимое опять застывает, затем становится жидким и красным. Во многих мощах нет ничего чудесного, кроме этого — тиксотропии, способности определённых гелей становиться жидкими при вибрации. Но чтобы это доказать, пришлось бы подвергнуть анализу содержимое сосуда, взяв его крохотный образец…

— Так давай сделай это! — крикнул мужчина из зала. — Если ты так уверен в себе!

Профессор в смятении провёл обеими руками по волосам, отчего его оранжевая шевелюра стала дыбом, как щупальца некоторых морских существ, и обменялся растерянным взглядом с Барраго.

— Братство, которое управляет часовней в Урбании, не дало разрешения на это, — ответил Серафини.

— Обманщик! Мошенник! — кричал мужчина. — Ты ничего не можешь доказать!

— Такое множество потенциальных чудес! — сказал Паоло, качая головой. — Тут нужна Шарлотта, чтобы подсказать, как правильно выразиться по-английски… Есть выражение: «туча ворон», да? Так что скопище чудес можно назвать… хором чудес? Может, епитимьёй?

Серафини поднял вверх облатку. С воздетыми руками и ореолом вздыбившихся рыжих волос, плывущих над белым халатом, он походил на проповедника. И его голос звучал грозно, истово:

— Наука может объяснить большинство чудес, связанных с кровью. Начнём с «чуда» Больсенской обедни, прославленного фреской Рафаэля!

Он кратко описал обстоятельства, при которых в Больсене в 1263 году на просфоре и покрове причастия проступила кровь.[108]

— С тех пор произошло множество подобных «чудес» — все с кровью, появлявшейся на пище, содержавшей крахмал, однако когда эту «чудотворную» пищу подвергали анализу на гемоглобин, результат всегда был отрицательным! Мы никогда не сомневались в том, что ответ тут может быть только один: всё дело в бактерии Serratia marcescens, которая может порождать тёмно-красные пятна на крахмалистых продуктах…

Уверенный мужской голос из первого ряда перебил его:

— Вы полагаете, что чудеса, совершающиеся со времён Средневековья, есть результат подобных изощрённых фокусов?

— Нет, нет! Те, вероятно, были устроены куда более грубо. В состоянии повышенной возбудимости люди видят то, что хотят видеть… или то, в чем их убеждают.

— Разделяете ли вы сами подобные огульные утверждения, профессор? — не отступал голос.

— Я разделяю мнения свидетелей, которые показали перед богословским комитетом, что лично видели кровавые слёзы, которыми плакала Мадонна в Чивитавеккье, монсеньор! Но я сам изучал фотографии плачущей Мадонны и могу сказать вам: кровавые пятна не меняли формы, что бы там ни показывали свидетели!

— То есть вы убеждены, что некий фанатичный аббат совершил подлог с целью одурачить народные массы?

— Если Церкви нечего бояться, монсеньор Сегвита, — ответил Серафини, — то почему Ватиканский комитет допускает к исследованию подобных чудес лишь богословов, но никогда химиков, врачей или опытных учёных?

— Но я сам опытный учёный, профессор, как вам прекрасно известно.

— Вы — враг всех добрых католиков, Серафини! — закричала какая-то женщина.

— Я родился в католической семье и учился в католической школе, синьора. — Вернувшись к своей обычной иронии, последнему средству защиты от мира, в котором люди больше верят в футбол и кинозвёзд, чем в откровения науки, он добавил: — Католицизма не избежать, как не избежать иудаизма. Религия — это форма фамильного проклятия, торжество невежества и женоненавистничества!

— Люди должны верить во что-то! — крикнула она в ответ.

Подвижный, словно хобот, нос Серафини возбуждённо дёрнулся несколько раз, как бы ловя в воздухе эту идею, чтобы устроить ей встряску.

— Если ваша вера не выдерживает слова правды, — сказал он, — в таком случае, вам, видимо, необходима новая вера! Что нам дало сорокапятилетнее правление Христианско-демократической партии? Систему взяточничества и коррупции, где даже Ватикан связан с мафией!