Книга Красное на красном - Вера Камша

3

Разумеется, Дикон слышал про карты и даже держал их в руках. После того, как Николаос Евангеллату изобрел печатный станок, разноцветные картинки быстро вошли в моду. Другое дело, что для игры в тонто или вьехаррон требовались опыт и сноровка. В любое другое время Ричард был бы в восторге от возможности взглянуть на игру, но после того, что он натворил, это было мучительным. Впрочем, Рокэ мнения оруженосца не спрашивал, Ворону взбрело в голову променять высочайшую аудиенцию на карточный вечер у куртизанки, и Ричарду осталось лишь радоваться, что он предстанет перед глазами Штанцлера и королевы без перстня еще не сегодня.

Подобострастные слуги увели лошадей. Моро успел выказать им свой норов, но герцог, и не подумав оглянуться на злое ржанье и растерянные вопли, вступил в ярко освещенный дом. Дикон шел за своим эром, как пришитый, и дело было отнюдь не в приказе. В роскошном, набитом людьми особняке выросший в разграбленном замке юноша чувствовал себя потерянным, он вообще робел от шумных компаний. В толпе разряженных чужаков Алва был единственным знакомым, к тому же в присутствии Ворона вряд ли кто-то осмелится заговорить с его оруженосцем о неприятных вещах.

Рокэ, небрежно раскланиваясь, поднимался по лестнице, словно не замечая удивленных и раздраженных взглядов. Алву не любили ни Люди Чести, ни «навозники», но мало кто решался выказать маршалу свои чувства. Зло было надежно защищено сталью и золотом.

— Маршал, вас ли я вижу? — Тщедушный господин в розовом атласе спешил к ним, медово улыбаясь.

— Разумеется, герцог.

— Как вы узнали?

— Что именно? — Ворон щелчком поправил кружево манжет. — Оллария велика, а мир еще больше, в нем много чего происходит.

— Что прелестная Марианна вот-вот сменит покровителя.

— Но, — глубокомысленно протянул Алва, обводя глазами обтянутую шелком комнату, — покровитель у прелестной Марианны, без сомнения, весьма щедр. Чем же он провинился?

— О, ничем… Но Валме слишком азартен. В три часа он сел играть с Килеаном.

— Тонто?[107]

— Разумеется. Милый виконт спустил все, что имел, и…

— И решил сыграть на любовницу и свои подарки? — поднял бровь Рокэ. — Не сказал бы, что это элегантно.

— Вы угадали. Килеан давно точит зубы на этот персик, а Валме никогда не умел остановиться вовремя.

— В таком случае играют по-крупному. Идемте, Ричард, это, по меньшей мере, забавно.

Рокэ умудрялся находить забавное во всем, а вот Дикону стало жалко неведомого Валме, который не мог остановиться. Он тоже не смог. Под десятками чужих глаз признать поражение, сказать, что тебе нечем расплатиться, да легче умереть!

— Надеюсь, юноша, вы поняли, в чем дело? — блеснул сапфировыми глазами маршал. — Нынешний, скажем, покровитель баронессы сцепился с нашим дорогим комендантом. Валме весьма богат, но в тонто играют только под «расплату», то есть проигравший, вставая из-за стола, немедленно платит или оставляет залог. Расписки и честное слово не годятся. Наличных у Валме не хватило, и он поставил на кон любовницу. Марианна стоит дорого, но если не везет, то не везет.

— Рокэ, — Раймон Салиган, как всегда, небрежно одетый, от души тряханул руку Ворона, и Ричарда передернуло от отвращения, — я думал, вы, гм… у Ее Величества.

— Обстоятельства переменились, — улыбнулся герцог, — тут, говорят, идет форменное сражение?

— Скорее, форменный разгром. Кампания безнадежно проиграна.

— Нет безнадежных кампаний, есть безнадежные дураки.

— Насчет войны спорить не стану, — хмыкнул Салиган, — вам виднее, но тут мы имеем именно разгром. Желаете взглянуть лично?

— Именно, дорогой граф. Я намерен показать этому юноше, как проигрывают состояния. Это весьма поучительно.

Ричард напрягся, ожидая, что эр расскажет про вчерашнее, но тот спокойно пошел дальше. В углу мелькнули удивленные глаза Валентина Придда, но он не подошел — здороваться с Вороном было выше его сил. Алва продолжал свое шествие, люди расступались перед улыбающимся герцогом так, словно тот шел с обнаженной шпагой, но за их спинами бежал шепоток. Дикон не сомневался — гости Марианны обсуждают явление маршала. Как ни странно, это льстило. Святой Алан, жить, ни на кого не оглядываясь и над всеми и всем смеясь, — как это, должно быть, жутко и восхитительно!

— Всеблагий и Всемилостивый! — Полная брюнетка с бархатистой кожей и огромными глазами всплеснула унизанными браслетами ручками, одну из которых Алва не замедлил поцеловать.

— Счастлив засвидетельствовать свое почтение звезде Олларии.

— Нет, это я счастлива. — Ричард сообразил, что это и есть прославленная Марианна. Она и впрямь была красива, но юноше припомнились голубые глаза и пепельные волосы Катарины Ариго. Роскошная роза и бледный гиацинт… Кому нужна роза!

— Я отчаялась увидеть вас в этом доме.

— Отчаяние — глупое чувство, эрэа, — заметил Ворон, — впрочем, любовь, вера и надежда еще глупее. Как бы то ни было, я здесь. Вы, я вижу, следите за игрой. Что, бесподобный Килеан-ур-Ломбах и впрямь выигрывает?

— О да, — женщина засмеялась, но Дикону показалось, что ей хочется плакать, — сейчас у него тысяч тридцать…

— Прискорбно. Вы не будете возражать, если мы с моим оруженосцем присядем у камина?

— Я прикажу подать вина. Вы ведь пьете только «Черную кровь»?

— Слухи, как всегда, преувеличены. Я и впрямь предпочитаю это вино, но если его нет…

— Есть. И будет, пока я хозяйка в этом доме. — Губы женщины дрогнули.

— В таком случае я стану здесь частым гостем. Ваш покорный слуга, — герцог еще раз поцеловал руку баронессе, и та отошла. — Она ранена, истекает кровью, но не спускает флаг, — заметил Ворон, — редкое качество, юноша. Особенно в женщине.

В голове у Дикона толкались и возились десятки вопросов, оттеснившие даже его собственные беды, но спрашивать маршала оруженосец не решался. Было очевидно, что в доме Марианны происходит что-то запретное, скандальное и необычное даже по столичным меркам. Ричард смирно сидел у огня, созерцая своего эра. Слегка сощурив глаза, Алва лениво разглядывал играющих и любопытствующих, иногда прихлебывая вино. Дикон не понимал, зачем они здесь. Юноше ужасно хотелось присоединиться к нависшим над игорным столом любопытным, но он терпел, довольствуясь тем, что ловил вырывающиеся из общего гула слова.

Валме проигрывал, Килеан-ур-Ломбах набирал очки. Цифры, которые называли, повергали проигравшего четыре с небольшим сотни юношу в благоговейный трепет. Внезапно гул затих. Кто-то в последний раз ахнул, кто-то ругнулся, и настала полная тишина.

— Сорок две тысячи, господа, — произнес породистый, низкий голос. — Как мы и договаривались. Валме, вам есть чем ответить, или вы отступаетесь?