Книга Право Света, право Тьмы - Надежда Первухина

Еще когда шел отец Емельян, то обратил внимание на неурочный колокольный звон с соборной колокольни. Подивился сему, но решил, что это — не его забота. Раз звонят, значит, владыка благословил.

В поликлинике, как всегда, было многолюдно. Сидели в очередях к кабинетам врачей поминутно чихающие и оттого ворчливо настроенные старухи, по коридору со стопками амбулаторных карт топотали сердитые медсестры, набросившие белые халаты поверх толстых душегреек — в последние дни городские службы отопления плохо справлялись со своими обязанностями, и людям приходилось мерзнуть. Отец Емельян взял талончик к терапевту, сел в очередь, пригорюнился — ожидающих вроде него было много и, значит, целый день придется в поликлинике потерять. Ладно бы с пользой, а то ведь опять выпишет доктор клофелин да аспаркам, пробормочет насчет диеты да соблюдения нервического спокойствия и отправит восвояси.

Но даже тут отцу Емельяну скучать не пришлось. Не успел он и четверти часа прождать, как на стул рядом с ним опустился незабвенный воин пера и ноутбука Сидор Акашкин. Отец Емельян попытался было неартистично изобразить дремоту, ан не вышло: неугомонный Сидор уже улыбался ему и сверкал приветственно пронырливыми журналистскими глазами.

— Здрасьте, святой отец! — воскликнул Акашкин. — Что, немощи одолели?

— Одолели, — ответил протоиерей. — Только, пожалуйста, не называйте меня «святой отец», я вам не католический прелат.

— Да ведь я не с умыслом, а исключительно из одной любезности вас так именую, батюшка, — скривился в улыбке Сидор Акашкин.

— Полно, — махнул рукой протоиерей. — Мне ваши любезности вовсе ни к чему. Не до них.

Помолчали. Отец Емельян уж было обрадовался, что отвязался от него прицепа-журналист, но радость была преждевременной.

— На что жалуетесь, батюшка? — елейно осведомился Акашкин. Отец Емельян глянул на него удивленно:

— Помилуйте, я вам вовсе не жалуюсь.

— Я в том смысле, что хотелось бы знать, от каких болезней, так сказать, страдает современное священство.

Отец Емельян поморщился. С умыслом или без умысла, но фразочка у Акашкина получилась до чрезвычайности двусмысленная. Однако протоиерей рассудил не давать торжества журналистской язвительности и въедливости, потому ответил просто:

— Коли любопытствуете, так у меня давняя гипертоническая болезнь. Я наблюдаюсь у этого доктора и периодически получаю от него рекомендации.

— Ах, скажите пожалуйста! — сочувственно покачал головой Акашкин. — Повышенное давление! Ведь это, говорят, опасно.

— И косточка от вишни будет опасна, коли в горле застрянет, — ответил протоиерей. Отчего на ум ему враз пришел пример вишневой косточки, неясно, скорее всего, от перспективы общения с Сидором Акашкиным, который, похоже, вовсе не собирался оставить отца Емельяна в покое. — Все под Богом ходим.

— Да, да, — сказал журналист лукаво. — Православный фатализм. Типично русская ментальность.

— Вы ошибаетесь. — Отец Емельян говорил ровно, стараясь не давать воли тому неприязненному чувству, которое возникало в нем при всяком разговоре с самонадеянным недоучкой. — В православии вовсе нет фатализма. Фаталисты верят в некий рок, а христиане верят в Бога.

— А разве рок и Бог не одно и то же, лишь являемое под другими именами?

— Не одно. Древние понимали под роком безликую, бессмысленную, безжалостную стихию. Бог же личен и милосерден.

— Да? Что-то нечасто удается видеть в нашей жизни проявление Божьего милосердия, — высказался Акашкин.

— Напротив. Это встречается постоянно, только надо уметь видеть, — вежливо ответил отец Емельян.

— К примеру?

— К примеру, вы живете, и это уже большая милость с Его стороны, — не сдержавшись-таки, отрезал протоиерей.

Сказал и подумал: уж теперь, обидевшись, журналист точно от него отцепится. Не тут-то было. Акашкин только ухмыльнулся своей лучезарно-щербатой улыбкой и продолжил словесную пытку:

— А я, знаете ли, святой отец, то есть, простите, не святой отец, а батюшка… Я, знаете ли, тоже в последнее время все болею, болею…

— И какая же хворь вас мучает? — спросил отец Емельян ради вежливости.

— Да вот бессонницей терзаюсь, — ответил Акашкин. —Все на нервной почве. У меня ведь такая работа, все на стрессе…

— Сочувствую. Так, может, вам работу сменить, найти что поспокойнее…

— Нет. Журналистика — это мое призвание. Я вот еще со временем мыслю заняться и писательством. Очень, знаете ли, много прелюбопытного материала для книг нахожу я в обычной жизни.

— Похвальное намерение. И в каком же собираетесь подвизаться жанре, если не секрет?-

— Думаю выступить на фантастическом поприще.

— Что ж, — покивал отец Емельян, — полагаю, тут вам не будет равных.

Опять помолчали. И опять Акашкин не унялся.

— А скажите, отче, есть ли какие церковные средства от бессонницы? Или церковь, напротив, приветствует бессонное бдение?

— Церковь приветствует во всем здравомыслие, меру и рассуждение. Если кто и берет на себя бессонный подвиг, так то подвижники строгой жизни, которые отреклись от всего мирского и озабочены единственно спасением души и единением со Спасителем. Человеку же мирской жизни и душевного расположения пребывание без сна будет вредно, поелику лишь раздражит его безмерно.

— О, это очень верно. Я и сам заметил, что в последнее время сильно на все раздражен. Так, значит, нет средств?

— Отчего же? Первым средством во всякой скорби и болезни церковь полагает молитву — искреннюю, от сердца. По традиции об избавлении от бессонницы молиться нужно своему ангелу-хранителю, ибо он оберегает человека от зла, помогает в добрых делах и помыслах, предостерегает от грехов.

— Ах, отче, я вовсе не уверен, что у меня есть ангел-хранитель, — сказал Акашкин, и опять-таки двусмысленно это прозвучало.

— У всякого человека есть ангел, каким бы этот человек ни был, — ответил отец Емельян.

— Что ж… — Акашкин усмехнулся. — Это весьма утешает. А скажите, отче…

Но тут наконец подошла очередь отца Емельяна идти на прием к доктору.

— Прошу прощения. — Он встал. — Мне пора. Думаю, что у нас еще представится немало возможностей для разговора.

Акашкин опять улыбнулся, а потом профессионально зыркнул в сторону — по коридору торопливо, чуть не бегом, шли дьякон Арсений и Ольга. Они заметили протоиерея Емельяна, бросились к нему:

— Отче, мы вас везде ищем! Слава Богу, наконец-то!

— Что случилось, Арсюша? — тихо спросил отец Емельян, взглядом указывая дьякону на Акашкина, уже принявшего охотничью стойку и превратившегося в одно большое ухо.

— Нужно идти, батюшка. Беда, — сказал Арсений. — Соборный настоятель с крестным ходом дошел до торговых рядов и…