Книга Гентианский холм - Элизабет Гоудж

В благодарность за то, что пожилая леди не стала выспрашивать у него о Терезе и умершем ребенке, аббат стал живо описывать ей встречу, которая произошла у него в часовне со Стеллой. Рассказал об их разговоре, о том, как он спустился, ведя ребенка под руку к подножию холма, и возобновил знакомство с доктором Крэйном. Дойдя до этого, он посчитал нужным рассказать и о первой встрече с доктором, произошедшей во время турнира по борьбе, на котором пострадал его подопечный мальчик Захария.

Миссис Лорейн была явно заинтригована его рассказом.

— Вы должны снова увидеться с этой девочкой, — сказала она наконец. — И познакомить ее со мной. Мы сдержанны, но не должны поэтому отгораживать себя от молодежи. Молодежь нам нужна. Особенно в Рождество. Вы должны посетить Стеллу у нее дома и принести ей рождественский подарок.

Аббат пришел от этого совета в ужас.

— Мадам! Фермер и его жена, ее родители… Я не знаком с ними. Я не имею права вторгаться в…

— Но этот доктор Крэйн… разве он не выражал пожелания познакомиться с вами поближе?

— Он выразил надежду на то, что мы снова встретимся, но конкретного приглашения не сделал.

— В таком случае вы должны принять инициативу на себя и встретиться с ним сами. А потом он, возможно, приведет вас к Стелле.

Миссис Лорейн огляделась вокруг себя, и взгляд ее упал на ларец. Она взяла его, положила катушки с шелковыми нитками на место и закрыла все миниатюрные крышечки.

— Почему бы вам не подарить девочке вот этот ларчик?

— Мадам! — в ужасе воскликнул аббат. — Я не могу этого сделать! Это очень ценная вещь, насколько я могу судить… Разве могу я лишить вас…

— Вы сделаете то, что я вам скажу, месье, — вежливо, но твердо перебила его пожилая леди. — Девочка наверняка не проводит еще за вышиванием все дни, как это делала я в ее возрасте, и ларчик не наведет на нее ту скуку, какую он наводит на меня. А когда ей надоест, она просто сможет любоваться его красотой. Здесь много красивых вещиц. Взять хотя бы ножницы в форме лебедя…

— Я заметил их, мадам.

— Да. Я так и подумала. В ваших глазах появилось что-то оценивающее, когда вы задержались на этом ларце, месье. Я в ту минуту подумала: «Не может быть, чтобы он хотел это для себя».

— Мадам, я решительно протестую…

Он чувствовал радость и одновременно смущение. В нем сразу же проснулся импульсивный француз, который говорит порой не словами, а жестами рук. Брови аббата подскочили едва ли не до середины лба, глаза сверкали огнем, каким никогда не горят глаза англичанина.

Миссис Лорейн весело рассмеялась. Неужели этого человека люди из Торре могут всерьез называть иногда черствым сухарем? Сама она никогда его так не называла, так как видела в нем внутренний жар, внутренний огонь.

— Поверьте мне, месье, я действительно рада отдать этот ларец вашей Стелле. Умение расставаться с земными вещами, особенно в старости, — это ведь добродетель, не правда ли? Вы часто говорите об этом во время службы. Дерните, пожалуйста, за шнур колокольчика. Араминта завернет ларец, чтобы вам было удобнее нести его.

Аббат подошел к двери и дернул за шнур колокольчика, все еще не спуская глаз с ножниц. Заметив это, миссис Лорейн снова рассмеялась.

— Пока подойдет Араминта, можете посмотреть ножницы, месье. Хорошая работа. Итальянского мастера, как я полагаю. Эти ножницы были со мной всю мою жизнь.

Аббат де Кольбер снова сел на стул, улыбаясь, взял в руки миниатюрные ножницы, взвесил их на ладони. Изгиб шеи лебедя был удивительно изящен. На лице священника вновь появилось серьезное выражение. Странно, подумал он, я ведь еще до сегодняшнего дня невольно ассоциировал образ Стеллы с образом лебедя.

В комнату вошла Араминта, и ей было отдано соответствующее распоряжение.

— Этот ларец предназначен в подарок ребенку, Араминта, — сказала миссис Лорейн. — Рождественский подарок. Поэтому оберни его сначала в серебристую бумагу и завяжи цветной ленточкой. А потом упакуй в простую бумагу, чтобы господину аббату было удобнее нести.

На лице Араминты застыло такое выражение, будто она крайне неодобрительно относится к роду человеческому и ко всем людским поступкам. Это выражение весьма усугубилось еще до того, как она вошла в комнату, поэтому не смогло измениться еще больше. Было уже просто некуда, и поэтому служанка всего лишь тяжело вздохнула и с каким-то свистом выпустила из легких воздух. Если миссис Лорейн с легкостью, с которой она расставалась с материальными ценностями, напоминала жаворонка, расправлявшего крылья для полета, то Араминта была похожа на громоздкую курицу-наседку. Она почти выхватила ларец из рук хозяйки, обернула его своим передником и затопала обратно к двери с раздражением, которое едва не сотрясало комнату физически.

Миссис Лорейн, как всегда, осталась невозмутимой. Она считала, что не должна обращать внимание на перемены в настроении Араминты, точно так же, как не должна слишком драматизировать процесс расставания с вещами, если, конечно, хочет сохранить в своем преклонном возрасте безмятежность духа. Она научилась этому лет пятнадцать назад.

Положив руку на маленький столик, чтобы унять в нем дрожь, порожденную тяжелыми шагами Араминты, миссис Лорейн другой коснулась руки аббата, чтобы унять и его дрожь.

— Вы доставили мне огромное удовольствие, месье, своим посещением. Заходите еще. И приводите с собой Стеллу. Если, конечно, разрешат ее родители.

— Непременно, мадам.

Она поднялась со стула, опираясь на свою трость, и встала перед ним, чуть опустив голову, в ожидании благословения. Аббат проговорил святые слова, может быть, не так четко, как обычно, но зато был искренне рад, что может хоть чем-нибудь отплатить хозяйке за ее щедрость.

Затем аббат де Кольбер поклонился и покинул уютную гостиную. В прихожей Араминта помогла ему надеть плащ и подала сверток. Ее движения были точны, но настолько дышали возмущением, что в этом ей могла бы позавидовать и миссис Сиддонс.

2

У святого отца были кое-какие дела в Торкви, куда он и направился по Дороге Божьих Коровок, держа под мышкой ларец и тихонько насвистывая какую-то беззаботную мелодию. Если бы поблизости случился кто-нибудь из его знакомых по Торрскому аббатству, то удивлению этого человека не было бы предела — увидеть отца де Кольбера, напевающим песенку! Но он удивился бы еще больше, если бы увидел, что аббат остановился на мосту Флит, осмотрелся по сторонам и затем сел прямо на парапет без всякой цели, разве только для того, чтобы подставить свое лицо ласковому солнышку и лениво понаблюдать за чайками, которые шныряли между кораблями и лодками в гавани. Знакомые аббата привыкли думать, что отец де Кольбер относится к той категории людей, которые и шагу в жизни не ступят без определенной цели и смысла, которые живут от выполнения одной поставленной задачи до выполнения следующей и не тратят время на праздности, которые вообще не жалеют времени, ибо считают, что время — это зло, которые никогда не отдыхают и никогда ни в чем не делают паузы, чтобы неожиданно для себя узнать, что в толще злого времени бывают редкие хорошие минутки.