Книга Ключи к полуночи - Дин Кунц

Шелгрин находился в теплой комнате, но ему было холодно, как одинокому ночному прохожему, проходившему сейчас по улице мимо его окна.

— Виновен, — сказал он себе. — Та самая вина и те самые угрызения, которые каждый раз охватывают меня в первый день каждого месяца.

Большую часть года, когда верхняя палата Конгресса Соединенных Штатов собиралась на сессию или когда у него были еще какие-нибудь правительственные дела (официальные или неофициальные), сенатор жил в своем огромном двадцатипятикомнатном доме в Джорджтауне. В Иллинойсе он жил менее одного месяца в году. Хотя он не женился вторично после смерти жены и несмотря на то, что его единственный ребенок был похищен и до сих пор не найден, этот просторный дом не был слишком большим для него. Том Шелгрин во всем хотел иметь самое лучшее, и у него были деньги, чтобы купить это самое лучшее. Его обширные коллекции, начиная от редких монет и кончая отличнейшими образцами античной мебели в стиле Чипендейл, требовали очень много свободного места. Им руководила не просто страсть коллекционера. Его потребность в антикварных ценностях была одержимостью. У него было более пяти тысяч первых изданий американских романов, сборников рассказов и стихов: Уолт Уитмен, Герман Мелвилл, Эдгар Аллан По, Натаниель Хотторн, Джеймс Фенимор Купер, Стефан Винсент Венет, Торо, Эмерсон, Драйзер, Генри Джеймс, Роберт Фрост и сотни других. В двух больших комнатах размещались более двухсот экземпляров стибенского художественного стекла, включая и все самые дорогие образцы, которые были созданы за последние пятнадцать лет. Его редкие марки были оценены почти в полмиллиона долларов. На стенах в его доме висели сто девять подлинников картин, но он признавал только десять из них. Большая часть его собрания находилась в хранилище или в доме в Чикаго. Только его коллекция Сальвадора Дали состояла из восемнадцати репродукций и девяти оригиналов. Он коллекционировал хрустальные пресс-папье, восточные гобелены и экраны, изысканный фарфор, бронзовые скульптуры, преимущественно современных мастеров, настоящие персидские ковры ручной работы, исторические письма и автографы, одеяла Навайо (одно из лучших его вложений, увеличивших свою ценность за последние десять лет более, чем на две тысячи процентов), вина, железнодорожные памятки, начиная с восемнадцатого и девятнадцатого веков, драгоценные камни, древние китайские и японские веера, из шелка или рисовой бумаги, и многое другое. Дом в Джорджтауне был битком набит таким добром. Его содержимое было застраховано на десять миллионов долларов. В каждой комнате была установлена пожарная сигнализация. В потолки встроена почти невидимая, но надежная система конденсирования. Система сигнализации против взлома была просто чудом. Она засекала чужака посредством специальных устройств, спрятанных под коврами, скрытых электронных глаз и инфракрасных сканнеров.

В доме Шелгрина обитали не только неодушевленные объекты. В нем также жили мажордом и кухарка (бывшие мужем и женой), шофер и горничная. В будние дни миссис Финч, секретарь сенатора, носилась туда-сюда по поручениям. Часто его навещал Бертон Талбот, советник в финансовых вопросах, а зачастую и деловой партнер. По выходным Шелгрин обычно принимал гостей. Он не любил бывать один, потому что, когда он оставался один, у него было слишком много времени, чтобы думать. В моменты одиночества некоторые вопросы, о которых ему приходилось думать, были настолько ужасающими, что вполне могли бы свести его с ума.

Зазвонил телефон.

Шелгрин бросился к письменному столу и снял трубку.

— Алло?

— Сенатор?

Это был Петерсон.

— Продолжайте, — сказал Шелгрин.

— Как поживаете?

— Нормально.

— Сегодня хорошая ночка.

— Мерзкая.

— Собирается дождь. Я люблю дождь.

Шелгрин ничего не сказал.

— Достаточно? — спросил Петерсон.

Шелгрин колебался.

— Ну так как? — спросил Петерсон.

Шелгрин изучал стоявшее на письменном столе рядом с аппаратом электронное устройство В-409, подающее сигналы в случае, если телефон прослушивается.

— Нормально. Все в порядке. Нас никто не подслушивает, — наконец произнес он.

— Хорошо. Мы получили донесение.

Шелгрин ясно услышал, как стучит его сердце.

— Где я могу вас видеть?

— Мы давно не пользовались супермаркетом Сейфуэй. Давайте там.

— Когда?

— В ближайшие полчаса.

— Я буду там.

— Конечно, будете, дорогой Том, — самодовольно произнес Петерсон. — Конечно, будете.

— Что вы хотите этим сказать?

— Зачем же так? — спросил Петерсон, притворяясь непонимающим резкого тона сенатора. — Я только хочу сказать, что знаю, что вы ни за что на свете не пропустите это свидание.

— Вы думаете, что держите меня на привязи, — сказал Шелгрин. — Вы считаете меня собакой на поводке, и вам нравится дергать его.

— Дорогой Том, вы слишком чувствительны. Я никогда не говорил ничего подобного. И никогда не скажу.

— Но помните, что вы будете там сегодня только по одной причине — вам приказали доставить это донесение мне. Вот почему вы бываете там первого числа каждого месяца, — гневно произнес сенатор. — Не вы решаете, что делать. Вы также на привязи.

— Полегче на поворотах. Полегче.

— Я не нуждаюсь в вашем покровительстве.

— Беспокоюсь о вашем сердце, дорогой Том.

— Вы не сохраните вашу жизнь дольше, чем я свою, — сказал Шелгрин. — Фактически, даже меньше.

— Милый, милый Том, — произнес с издевкой Петерсон. Он захихикал и повесил трубку.

Руки сенатора дрожали. Какое-то время он слушал гудки в трубке, чтобы, все еще наблюдая за контрольным устройством, убедиться, что их не подслушивали, затем, наконец, положил трубку. На черной пластмассе трубки блестел пот от его ладони.

Шелгрин подошел к бару, налил двойное виски и выпил в два глотка, не добавляя ни лед, ни воду.

— Да поможет мне Бог, — тихо произнес он.

Глава 43

Отправляясь на свидание в супермаркете, Шелгрин взял свой темно-серый "Кадиллак-Севилл". Он вел его сам, дав шоферу и трем другим слугам выходной день. Он мог бы вести и что-нибудь другое, например, "Мерседес", или "Ситроен-Мазерати", или белый "Роллс-Ройс". Он выбрал "Кадиллак", потому что тот меньше, чем другие машины, бросался в глаза.

Сенатор прибыл в назначенное место на пять минут раньше. Супермаркет был неким краеугольным камнем маленького торгового центра, и даже в такую бурную зимнюю ночь оказался довольно оживленным. Шелгрин припарковал "Кадиллак" в конце длинного ряда машин в пятидесяти ярдах от входа, подождал минуту или две, затем вышел, закрыл дверь и встал у заднего бампера.