Книга Волкодав - Мария Васильевна Семенова

путям…

– Мы возили вино достойному Иль Харзаку, – хрипло прозвучал голос Кинапа. – А потом – его никчёмному сыну. Мы думали, нет разницы, кто сидит на высоком престоле, ведь золото от этого не оборачивается опавшей листвой. Мы думали – где столица, а где наша деревня… – Он вздохнул, тяжело скрипнул зубами, сглотнул и договорил: – Ты тут клялся Кровью и Сталью… Пойдёшь отбирать Ключ у Байшуга, возьми с собой мою кровь и мою сталь…

– И мою, – поддержало сразу несколько голосов.

– И мою!

– И мою!

Вскочили даже две девушки, и матери не стали взывать к их стыду.

– Нет, – глядя на Кинапа, зарычал Волкодав.

На звук незнакомого голоса обернулись почти все. Мать Кендарат удивлённо подняла брови.

– Ты, добрый человек, здесь сторонний… – начал было Кинап, но Волкодав упрямо мотнул головой:

– Не сули, чего не имеешь. – Слова очень трудно давались ему. – Кровь свою ты прольёшь, да. А стали у тебя нет. Ты не воин. – По его мнению, Кинап должен был уже всё понять, но тот явно не понимал, и венн, переведя дух, мрачно докончил: – Я не сторонний. Ты хотел меня для Итилет. Пусть твоя жена благословит меня мстить.

Иригойен подошёл к нему, встал рядом и поправил:

– Нас.

– Скоро зима, – словно подслушав мысли венна, проговорила Кан-Кендарат. – У тебя, Кинап, половина домов без крыш, а остальные сгорели.

– Ваше горе взывает к отмщению, но чужеземец прав: вы сумеете только присоединиться к своим павшим у престола Богини, – сказал Тайлар Хум. – Мы, воины, нужны Саккарему лишь в дни беды, а мирные труженики будут нужны всегда… Внуки проклянут моё имя, если я отправлю на гибель тех, кого должен был защитить. Пусть с нами пойдут эти двое и ещё десяток юношей, лучше других умеющих держать в руках луки. И пусть они будут не единственными сыновьями у матерей. А ты, старейшина Кинап, замешивай известь и восстанавливай съестные припасы, пока холод не спустился с вершин.

Владыка Менучер мог назначить главным воинским начальником севера хоть Байшуга, хоть кого угодно другого, но тут стало ясно, что мятежники правильно делали, по-прежнему называя разжалованного Хума своим комадаром. Он говорил ровным голосом, негромко и очень спокойно, но у бородатых мужчин вдвое старше Тайлара как-то сразу пропало желание перечить ему. Людям свойственно чувствовать, где дарёная власть, а где настоящая.

Всё же на лице Кинапа читались неутолённая боль и скрученная узлом гордость отца и мужчины. Может, он вправду взялся бы спорить, но в это время вперёд вышла Айсуран. Иригойен с Волкодавом сразу опустились перед ней на колени.

– Матушка Айсуран, ты заново подарила мне жизнь, – сказал халисунец. – Если бы я не пригодился Итилет в женихи, я звал бы её сестрой.

Волкодав ничего не сказал, он просто наконец понял, откуда долетел к нему голос матери на той горной тропе.

Айсуран обняла их обоих, поцеловала каждого в лоб и заплакала.

И снова вилась по склону ущелья узенькая полоска дороги, зажатая между двух круч: слева скалы уносились вверх, справа – вниз, туда, где гремела невидимая с дороги река. Река текла на восток, к озеру Трон. У жителя низинных болот закружилась бы голова, но по утёсам уже не сбегали ручьи, рождённые ледниковой капелью. Да и противоположный склон больше не хотелось измерять отвесными вёрстами. Воздух постепенно утрачивал хрустальную прозрачность, обретая влажную голубизну, позволяющую верней оценивать расстояния.

Маленький отряд, пришедший из разорённой деревни, растворился в людском скопище. Молодые горцы, непривычные к многолюдью, слегка робели и невольно жались друг к дружке. Их ещё не поставили ни в один из отрядов. Они так и шли вместе с Иригойеном, Волкодавом и матерью Кендарат, ехавшей на своём ослике.

«Странствующей жрице никто не указ, кроме Богини, – сказал ей Тайлар Хум. – Но не лучше ли было бы тебе остаться, служительница милосердной Кан? Этим людям пригодится твоё слово…»

«Ты прав, я могла бы им послужить, – кивнула она. – Однако я думаю, что их лучше всяких слов исцелят отстроенные дома и супружеские объятия, призванные посрамлять смерть. А у тебя, комадар, гноится колено, и я не вижу среди твоих спутников толкового лекаря. Если так и будешь выдавливать язву, останешься без ноги…»

Волкодав, которому она уже вытащила из плеча нитки, понял, что ко времени сражения с Байшугом Тайлар успеет позабыть про нынешние боль и озноб.

– А вот скажи мне, сын пекаря Даари, – обратилась Кан-Кендарат к бодро шагавшему халисунцу. – Ты носишь с собой чашу и браслет, но всё время отпираешься, когда тебя называют жрецом. А как запоёшь – в любом храме заслушались бы…

– Люди говорят, шад Менучер тоже песни слагает, – встрял проезжавший мимо Найлик. – Только не во славу Богини, а всё больше о горестях сердца.

– Наверно, наложницы стали с ним неприветливы, – отозвался другой всадник.

Воины засмеялись.

– Зато его сестрица, говорят, куда как приветлива… – весело заметил Найлик.

Хохот стал пуще. Легенды о развесёлых похождениях прекрасной шаддаат ходили по всему Саккарему.

– А я слышала, Дильбэр раскрывает объятия мужчинам больше для того, чтобы досадить брату, – ровным голосом произнесла мать Кендарат. – Людям кажется, что из чресл благородного Иль Харзака произошли два очень несхожих ростка. И ещё, что именно ей следовало бы родиться мужчиной и взойти на Золотой Трон. Тогда Саккарем по-прежнему называли бы счастливой страной.

Найлик что-то проворчал и толкнул пятками коня, а жрица снова обратилась к Иригойену:

– Значит, это ты, лепёшки разделывая, выучился так петь?

– Я не… – привычно начал Иригойен. Осёкся и покраснел. – Мой прадед, переселенец из Мванааке, – сказал он затем, – выпекал булочки, которых не могли превзойти на состязаниях мастеров. Мой дед зашиб хлебной лопатой подсыла, пришедшего за тайной диких трав, дававших его пряникам непревзойдённый запах и цвет. Мой отец переехал в Гарната-кат…

Волкодава не особенно занимал этот разговор, но тут он навострил уши. Парень, родившийся в халисунской столице, мог оказаться небесполезен.

– …И угостил сборщиков податей маковыми кренделями, после чего те предложили заплатить за него из своих кошельков, только чтобы он иногда присылал им кренделей. Вот таков, госпожа, род Даари, в котором навряд ли будут гордиться нынешним сыном. Меня учили выбирать нужное масло и сохранять дрожжи, а я, нерадивый, рвался только петь славу Лунному Небу. Я мечтал надеть синее облачение, расшитое серебром…

– Кое-кто сказал бы на это, что слагать гимны можно и у печи, – покачала седой головой мать Кендарат. – А служение усматривать в том, чтобы люди не уходили с твоего порога голодными. Я видела разные народы, и, кажется, только островные сегваны не считают