Книга Чародей как еретик [ = Чародей-еретик ] - Кристофер Сташеф

Брат Лурган судорожно скорчился, придя в себя в последний мучительный миг. Он не издал ни звука, но его разум, прежде чем навеки утихнуть, издал душераздирающий всплеск боли, и всех кругом как подбросило. Монахи поняли, что бесплотная сущность души одного из них уносится прочь, и комната огласилась испуганными криками.

Убийца выдернул нож и, вихрем обернувшись, замахнулся на отца Боквилву.

Боквилва с криком вскинул руку, отражая удар, а другой ударил нападавшего в живот. Худой монах сложился пополам от боли, не в силах даже вздохнуть, а отец Боквилва, перехватив руку с ножом, ударил по ней коленом. Кинжал покатился по полу.

— Брат Сомнель! Скорее! — взвыл отец Боквилва.

Невысокий толстенький монашек подскочил к ним и воззрился на худого, который все еще хватал ртом воздух. Взгляд толстячка потяжелел, убийца обмяк и осел на пол. Несколько секунд никто вокруг и слова не мог сказать от ужаса. Но грудь убийцы мерно вздымалась и опускалась, они ощутили волну сна, окутавшую его разум, и вздохнули спокойнее.

— Огня! — скомандовал отец Боквилва. Замерцало несколько сальных свечей. Только теперь монахи рассмотрели, кто лежит перед ними на полу. Раздалось несколько изумленных воскликов.

— Да это же брат Янош! Славный брат Янош!

— Как такое могло случиться? — брат Аксель опустился рядом с телом убийцы со слезами на глазах. — Ведь он истинный ученый! Это он открыл способ, как исчезать и появляться в другом месте!

— Воистину, и усердно работал над ним, так что научился возникать настолько медленно, как только ему хотелось, а значит, почти без шума, — помрачнел отец Боквилва. — Конечно, кого же еще выбрать на роль тайного убийцы!

— Что он наделал! — простонал брат Клайд. Монахи повернулись. Когда в мерцающем свете они увидели скорчившееся тело брата Лургана, у них перехватило дыхание от ужаса.

Отец Боквилва упал на колени рядом с лежащим в беспамятстве убийцей, зажал его голову между ладоней и воззрился в закрытые глаза.

— Брат Янош! Чтобы он по доброй воле мог совершить такое! — воскликнул брат Клайд. — Он, всегда столь мягкий, столь рассудительный!

— Однако он горел рвением, — напомнил отец Гектор, — и был беззаветно предан ордену.

— А значит, и аббату, — тяжело покачал головой брат Клайд. — Да, он мог посчитать нас предателями. Но не мог же он сам додуматься до убийства!

— Это не он додумался, — голос отца Боквилвы был отягощен мрачностью. — Другой вложил такую мысль ему в голову, нет, больше, изводил и упрекал его до тех пор, пока не убедил в том, что мы отступники и нас необходимо покарать — а он, будучи могуч разумом, был столь же прост и доверчив душой. Насколько он понимал природу вселенной, настолько же не понимал природу человека. Нет-нет, он послужил орудием в чужих руках, как марионетка на рождественском представлении.

— А кто же тянул за веревочки, святой отец? — сурово спросил брат Клайд.

— Ты еще спрашиваешь? Кто же, как не брат Альфонсо? — скривился отец Гектор.

Отец Боквилва лишь утвердительно качнул головой.

Брат Клайд помрачнел, его кулаки судорожно стиснулись, превратившись в пушечные ядра.

— Ну так я отомщу за него!

— Отмщение в руках Господа! — отрезал отец Боквилва, поднимаясь на ноги. — Не дай Сатане сбить тебя, брат!

— Орудием Господа могу быть и я! — взорвался брат Клайд.

— Может быть, но я сомневаюсь в этом.

— Кто же тогда?

— Тот, кто, хвала небесам, прибыл к нам! Отец Боквилва повернулся к брату Сомнелю.

— Останься рядом с братом Яношем и пусть его сон будет глубоким и без сновидений.

Брат Сомнель только кивнул, не сводя глаз со спящего убийцы.

— Пойдем, позовем его, — махнул рукой Боквилва брату Клайду, шагнул к двери, вынул засов из петель и открыл дверь. Он вышел в ночь (брат Клайд не отставал ни на шаг) и крикнул:

— Маленький Народец, услышь меня!

— Маленький Народец, слушай! — подхватил брат Клайд.

— Молю вас, спешите к Верховному Чародею! И упросите его привести сюда главу нашего Ордена, ибо тяжкие и скорбные заботы легли на нас. Позовите его, умоляю!

— Позовите его, позовите, — вторил брат Клайд со слезами на глазах.

* * *

Полоса лунного света пересекала кровать как раз настолько, чтобы осветить Рода и Гвен, обнявшихся и глубоко спящих.

Маленькая фигурка тихо подкралась к кровати, вскарабкалась на изголовье и негромко окликнула:

— Лорд Чародей!

Род даже не шелохнулся, но его глаза мгновенно распахнулись. Он обвел взглядом комнату и заметил Пака. Эльф приложил к губам палец, беззвучно спрыгнул на пол и поманил Рода за собой.

Род выскользнул из постели, подкрался к шкафу и натянул жилет со штанами. В гостиную он вышел, уже застегивая пояс.

— Тише, у нас гости.

— Я не сплю, — послышался в темноте голос отца МакДжи. — Можно зажечь свет?

— Не нужно, — Род посмотрел на свечку и на фитильке ожил огонек.

МакДжи остолбенело уставился на стоящего перед ним полуторафутового гуманоида.

— Чего уставился? — подбоченился Пак.

— О! Простите мою бестактность, — отец МакДжи уселся и посмотрел на Рода. — Приятно видеть, насколько точным был доклад отца Увелла.

— Это, пожалуй, единственное, что может быть приятным в том, чтобы увидеть Пака посреди ночи. Что происходит, хобгоблин? — обернулся Род к Паку.

— Убийство, вот что происходит, — буркнул эльф. — Тебе лучше поскорее отправиться к монахам, и можешь особо не беспокоиться о незастёгнутом плаще.

* * *

Монахи где-то отыскали черную ткань и задрапировали стену, устроив импровизированную часовню. Мертвый монах лежал там, сложив на груди руки. В месте, куда вонзился нож, ряса была аккуратно зашита.

МакДжи стал над телом, кипя от еле сдерживаемой ярости.

— Аббат! Настолько позабыть о нравственности, чтобы отдать приказ убить собственного монаха!

— Он был больше не монах аббата, — заметил Род. — Уиддекомб думал о нем, как о предателе.

— Как и Христос об Иуде, Лорд Чародей! Однако Он не убил предавшего Его, и аббат Уиддекомб не должен был делать этого!

«Интересно, с чего это я защищаю архиепископа, — подумал Род. — Вероятно, чисто из чувства противоречия».

— Но аббат считал его еретиком.

— Единство веры не стоит человеческой жизни, Лорд Чародей, и Рим, к скорби своей, давно это понял.

— Только потому, что они проиграли крестовый поход на Бету Креста…

— Но мы поняли это! Когда вера используется, как повод для войны, воины растрачивают веру, а нравственность заменяется безнравственностью!