Книга Тиберий Гракх - Александр Немировский

– Воинам? – удивился я.

– Да! – продолжал он напористо. – Вот это дом Сассии. Чем не крепость! Поди узнай, что там творится внутри, какие у неприятеля замыслы! Может быть, они были известны одному безъязыкому и, желая их раскрыть, он поплатился жизнью. Пойми, ведь Сассия – потерпевшая сторона, и, согласно закону, она себе выбрала обвинителя. Обвинитель ведет следствие. Он может и тебя навестить, и меня, все вверх дном поднять. Такие у него права. А у защитников этих прав нет. Хотелось бы Цицерону побывать у Сассии. Не положено! Теперь понял?

Я не успел ответить, как он добавил другим тоном:

– Овечка! Будь воином республики! Не поспи сегодня часок. А?

Скажи мне нундины[57] назад, что кто-нибудь выманит меня ночью из постели и заставит бродить по опустевшим улицам, я бы плюнул ему в лицо. Страх перед темнотой был у меня в крови. Если послушать Педона, он от моих предков, прятавшихся в пещерах у горящего костра от диких зверей. Если верить Багру, виной этому побасенки о «совах» – так называли в мое время ночных грабителей. Пара жалких нищих или беглых рабов, за которыми охотились городские эдилы, превращалась в воображении перепуганных обывателей в шайку грозных разбойников, осаждавших дома по всем правилам своего искусства.

Итак, я шел, вернее, крался вдоль знакомого мне кирпичного забора. Ночью стены казались выше, а городская вилла Сассии и впрямь виделась крепостью. Вот и старая смоковница с растопыренными ветвями. Падающая от нее тень пересекала пустырь и переламывалась на стене дома напротив.

Поплевав на ладони, я подпрыгнул, ухватился за нижнюю ветвь и рывком бросил тело вверх. Затем я стал карабкаться по стволу, как египетский зверек, или кошка, как теперь принято его называть. Отсюда двор виллы Сассии как на ладони. Квадрат бассейна. За ним цветник. Еще дальше белеющие колонны примыкающего к дому портика. Невидимый, я могу все наблюдать. Я разведчик, посланный во вражеский стан. Одна из наших игр стала явью. Но играли мы днем. А теперь ночь и хочется спать. Говорят, надо считать звезды. Нет, это чтобы быстрее уснуть. Я начал вспоминать приличествующие обстановке строки Гомера. Вот когда мне пригодились уроки Педона.

И тут послышался скрип колес. Из-за угла вывернула фура, накрытая какой-то материей. При свете луны сверху мне были видны даже заплаты. Но вот из-за колонн портика вышел Молчун и, огибая бассейн, поспешил к воротам и отодвинул засов. Повозка въехала. На землю соскочил возчик и обнял Молчуна. О боги! Да ведь это тот самый нобиль, которого я провел к «Аисту»!

С такого расстояния слов я не слышал. Разговор был кратким и оживленным. Его начал нобиль. Молчун смотрел на него, как мне казалось, восхищенно, иногда вставлял несколько слов. Потом нобиль отдернул полог повозки, и мне стали видны ряды амфор, в каких обычно перевозят масло или вино. «Нобиль занялся торговлей!» – мелькнула у меня догадка. Но я сразу ее отбросил, ибо такой способ наживы, как мне казалось, не соответствует характеру этого человека, как я понял из эпизода в «Аисте», нуждавшегося в деньгах, но искавшего необычные способы обогащения. Улучив момент, когда собеседники стали ко мне спиной, я прыгнул в заросли по ту сторону забора и скользнул поближе к говорившим.

Шум, поднятый моим падением, не остался незамеченным. Собеседники одновременно повернулись в сторону дерева.

– Что там упало? – спросил нобиль.

– Думаю, что со стены свалился кирпич, – ответил Молчун и продолжил прерванную беседу.

– А достаточно ли его?

– Ты еще спрашиваешь! – отозвался нобиль. – Мне помнится, Крассу в подобной ситуации хватило одной амфоры. Если верить россказням этрусков о том, что демоны поджаривают умерших в Аиде на сковородах, то я уверен, там в ходу это масло.

Молчун раскатисто захохотал. Разговор возобновился после долгой паузы.

– Не знаю, как благодарить тебя, – сказал Молчун. – Должно же у тебя что-то остаться на память от нашей семьи. Может быть, отцовский стол из черного ливийского дерева? На нем заиграет выгодно серебряный столовый прибор на двенадцать персон коринфской работы.

– Мой юный друг, – перебил нобиль. – Я помню эти вещи и знаю их происхождение: они из дома проскрибированного Титиния. Но, если говорить о памятном подарке, замечу, серебро у меня не держится. Ливийский же стол без серебра будет выглядеть одиноким. Скажу начистоту: мне хотелось бы обладать тем, чего нет ни у кого в Риме…

Нобиль взял Молчуна под руку, и они удалились, но как будто не в сторону дома. Их голоса становились глуше, а потом и вовсе затихли. Дождавшись, когда луна зайдет за облака, я встал. Лицо, руки и ноги были в колючках. Так пострадать! И было бы из-за чего!

Выбравшись наружу, я помчался в сторону караульни. Вот и она. Но из кустов вышел человек. Откуда он только взялся? Невысокий, плотный. Луна осветила шрам на его правой щеке.

– Нельзя! – произнес незнакомец решительно, как мне показалось, с галльским акцентом.

У меня внутри все оборвалось. Это засада! Напали на вигила! Жив ли он? Человек успел схватить мою руку и ловким движением взметнул меня на свою спину. Я не смог даже пошевелиться. Это был не известный мне прием борьбы. Я залился слезами.

– Не плачь, мальчик! – успокоил меня незнакомец. – Я не причиню тебе зла. Но для беседы, которая ведется там, не нужны свидетели.

– Знай бы я раньше, – вдруг послышался незнакомый мне голос, – можно было бы устроить представление…

– Чем позднее, тем лучше! – ответил Багор.

– Прощай!

Голос ночного гостя звучал уже в отдалении, и лишь тогда разжались держащие меня пальцы. Я был мягко опущен на землю. Человек со шрамом исчез.

Я бросился к вигилу.

– Что это за ночные гости?! – недоумевал я. – Что это за представление?

– Гости как гости! – неопределенно промычал Багор. – Правда, сегодня я их не ждал, хотя был им рад. Это мои друзья и покровители.

– А чем я им помешал?

– Ты – ничем. Но они предпочитают обходиться без лишних свидетелей. Таковы их капризы, которые приходится уважать. Не обижайся. Этот человек причинил тебе боль?

– Нет. Но кто он все-таки? Гладиатор?

– Вот тут ты угодил в хлеб, как тот юный балеарец[58], которого кормили тогда, когда он со ста шагов попадал в хлеб из пращи.

– Угощайся!

Вигил протянул мне лепешку, и я вонзил в нее зубы. От волнения я сильно проголодался.

– Да, – продолжал он, – мой покровитель почему-то обожает этих германцев и галлов, и сам он чем-то на них похож. Он жаждет публичной славы. Рим для него арена. А теперь вываливай свой улов, пока он не протух.