Книга Адмирал Эндрю Каннингхем - Дмитрий Лихарев

Франсуа Дарлан вполне обоснованно гордился французской морской мощью, которую считал делом всей своей жизни. Незадолго до войны он с гордостью описал британскому морскому атташе в Париже высокие боевые качества «Дюнкерка», «Страсбурга» и новейших лидеров эсминцев, в заключении спросив: «А у вас, англичан, есть что-нибудь подобное»?

Британские политики и военные прекрасно понимали, как много в этот критический момент зависит от адмирала Дарлана. Уже после войны Черчилль писал по этому поводу: «Адмиралу Дарлану было достаточно уйти на одном из своих кораблей в любой порт за пределами Франции, чтобы стать хозяином всех французских владений вне зоны германской оккупации… Он мог бы увести с собой за пределы досягаемости немцев четвертый военный флот в мире, офицеры и матросы которого были лично преданы ему. Поступив таким образом, Дарлан стал бы главой французского Сопротивления с могущественным оружием в руках. Британские и американские доки и арсеналы были бы предоставлены в его распоряжение для обслуживания флота… Вся Французская колониальная империя поднялась бы за ним. Никто не смог бы помешать ему стать освободителем Франции. Слава и могущество, к которым он так настойчиво стремился, были в его руках. Вместо этого он прошел через два года шаткого и беспокойного правления к насильственной смерти, оскверненной могиле, и его имя навеки было проклято французским флотом и нацией, которым он некогда сослужил хорошую службу».

Когда к середине июня 1940 г. стало ясно, что поражение Франции неизбежно, англичане начали настойчиво добиваться от французского правительства и Дарлана гарантий, что флот Франции не будет сдан Италии и Германии, и намекали, что всем французским военным кораблям будет оказана самая теплая встреча в британских портах. Дарлан заверил их, что флот никогда не будет сдан фашистам. Однако в близком окружении французский адмирал неоднократно заявлял, что он «не для того создавал флот, чтобы сдать его англичанам». Так же как генералы Вейган и Петен, Дарлан принадлежал к лагерю «пораженцев». Он не сомневался, что после того, как Франция выйдет из войны, Англия продержится недолго. И потому он собирался сохранить флот «при себе», как предмет будущего торга с победителями, как нечто такое, что хотел бы иметь прозапас заключенный, собирающийся шантажировать своих судей и тюремщиков. Одновременно военный флот оставался для адмирала Дарлана чем-то очень личным, с чем была связана большая часть его жизни. В этой связи уместно будет привести высказывание Шарля де Голля: «Флот — это вотчина Дарлана. А феодал никогда не сдает свою вотчину».

Так или иначе, накануне капитуляции Дарлан увел почти все свои корабли в порты Французской Северной Африки. «Ришелье», только что закончивший ходовые испытания,18 июня покинул метрополию и 23-го бросил якорь в гавани Дакара. Днем позже в Касабланку прибыл «Жан Бар». Те корабли, которые оказались не в состоянии самостоятельно передвигаться, были затоплены. Лишь очень немногие в момент капитуляции Франции оказались в британских портах и были интернированы.

В 20-х числах июня 1940 г. основные соединения французского флота распределились между Мерс-эль-Кебиром (военная гавань в порту Оран), Дакаром, Касабланкой, Сфаксом и Александрией. Наиболее мощная эскадра, в составе которой находились линейные корабли «Дюнкерк», «Страсбург», «Прованс» и «Бретань», сосредоточилась в Мерс-эль-Кебире. Вторая по величине эскадра под командованием вице-адмирала Годфруа, стояла, как уже говорилось, в Александрии.

А что же тем временем победители? За три дня до начала германо-французских переговоров о мире Гитлер отправился в Мюнхен, чтобы увидеться с Муссолини и постараться погасить непомерные притязания своего союзника. Ибо за свою роль статиста на поле битвы дуче потребовал ни много ни мало Ниццу, Корсику. Тунис и Джибути, а затем Сирию, базы в Алжире, оккупацию итальянцами Франции до самой Роны, выдачу ему всего (!) французского флота и, если возможно, то и Мальты, а также английских прав в Египте и Судане. Однако Гитлер, занятый в мыслях уже следующим этапом войны, сумел доказать ему, что честолюбивые притязания Италии затянут победу над Англией. И дело было не только в том, что форма и условия перемирия могли бы оказать значительное психологическое воздействие на решимость Англии продолжать борьбу, — куда больше Гитлер опасался того, что наисовременнейший французский флот, будучи недоступным для него, поскольку корабли уже ушли в гавани Северной Африки, воспримет сверхтяжелые условия как повод, чтобы перейти на сторону Англии, а то и вообще, базируясь в колониях, продолжать борьбу от имени Франции. Возможно, наконец, что им чуть-чуть двигало и чувство великодушия, но так или иначе ему удалось отговорить Муссолини от алчных вожделений и в итоге убедить его в том, что самое главное сейчас — иметь такое французское правительство, которое пойдет на перемирие. И как бы ни была итальянская сторона в своей эйфории разочарована результатами этих переговоров, поведение Гитлера и его аргументы возымели действие. Министр иностранных дел Фашистской Италии Галеаццо Чианр так охарактеризовал Гитлера в своем дневнике: «Он говорит сегодня со сдержанностью и осмотрительностью, которые, после такой победы как у него, действительно поражают. Меня нельзя подозревать в слишком нежных чувствах к нему, по в этот момент я им действительно восхищаюсь».

Тем временем в Лондоне не собирались проявлять снисхождения к своим бывшим союзникам. Черчилль писал: «В вопросе, столь важном для обеспечения безопасности всей Британской Империи, мы не можем себе позволить полагаться только на слово адмирала Дарлана. Как бы благи ни были его намерения, его могут силой заставить сдаться или поставить на его место другого министра, который без колебаний обманет наше доверие. Самым важным для нас является уверенность в двух новейших линейных кораблях „Ришелье“ и „Жан Баре“. Если они попадут в руки немцев, те смогут выстроить мощную боевую линию, когда линкор „Бисмарк“ будет закончен в августе следующего года. Против этих быстроходных и мощных кораблей мы сможем выставить только „Нельсона“, „Роднея“ и устаревшие линкоры вроде „Вэлиента“. „Страсбург“ и „Дюнкерк“, несомненно, причинят нам громадный вред, если попадут в руки противника, но именно те два новейших корабля смогут изменить весь ход войны (на море)…Любой ценой нельзя упустить „Ришелье“ и „Жан Бар“, в особенности первого».

На совещании кабинета министров, проходившем с участием первого морского лорда и офицеров генерального морского штаба, все же было решено первой нейтрализовать самую большую французскую эскадру во главе с «Дюнкерком» и «Страсбургом», стоявшую в Мерс-эль-Кебире. Эта миссия возлагалась на соединение «Н» под командованием вице-адмирала Джеймса Сомервилла, которое спешно сформировали с тем, чтобы заполнить «вакуум силы», образовавшийся в западной части Средиземного моря с выходом из войны Франции. В состав новой эскадры вошли линейный крейсер «Худ», линкоры «Вэлиент» и «Резолюшн», авианосец «Арк Ройял», 2 крейсера и 11 эсминцев. Сомервиллу надлежало в ультимативной форме предложить командующему французской эскадрой вице-адмиралу Марселю Жасулю четыре альтернативы на выбор: присоединиться к английскому флоту и продолжить участие в войне; увести корабли в английские порты, списать экипажи на берег и репатриировать их во Францию; увести корабли в порты французской Вест-Индии и там их разоружить; затопить корабли прямо в гавани. В случае непринятия одного из предложенных вариантов Сомервилл имел приказ уничтожить французскую эскадру прямо в Мерс-эль-Кебире.