Книга Дар - Даниэль Глаттауэр

– У меня тоже не очень много, – ответила мама.

Покататься на коньках – нет, спасибо

До того дня, когда мне позвонила София Рамбушек и сказала, что у нее есть для меня интересные новости, поступило еще два анонимных денежных пожертвования. Один конверт с десятью тысячами евро был адресован благотворительному христианскому объединению работников сферы социального обеспечения престарелых, второй поступил группе мусульманских студентов, которые занимались неотложной помощью во время стихийных бедствий и всего лишь несколько дней назад откопали половину деревни после оползня в Верхней Австрии.

К этим пожертвованиям – номер двенадцать и тринадцать – прилагались мои репортажи, написанные для «Нового времени» при усиленной поддержке, а главное, при ментальном попечении со стороны Мануэля. Благодетельница или благодетель, таким образом, по-прежнему были прочно привязаны ко мне и моим строчкам и косвенно вознаграждали практически всякое мое журналистское усилие.

Почему? Я не стал бы утверждать, что меня это совсем не интересовало, но ежедневно терзать этим вопросом свои мозги я уже утомился. Может быть, и правда этот благодетель был окутанный тайной знакомый моей мамы, от которого приходили загадочные мейлы, но у меня не было никакой охоты ломиться в запертые двери, которые, судя по всему, добровольно передо мной никогда не откроются.

Что касалось моих собственных сердечных дел, то был некоторый прогресс в стараниях мотивировать Ребекку к развитию ее чувств по отношению ко мне. Я писал ей по возможности в разное время дня и ночи, то есть при случае, короткие, сжатые, с ошибками из-за рассеянности имейлы или эсэмэски, содержание которых исчерпывалось тем, что я как раз о ней думал. В большинстве случаев она отвечала, но это никогда не совпадало с моментами моего ожидания, так что я быстро отвык ждать. Для ее ответов у меня выработалась шкала оценок от 1 до 100. 1: Очень мило, но так ли обязательно всегда оповещать меня об этом? 100: День и ночь я думаю только о тебе. По этой шкале она держалась плюс-минус на 55, в хорошие дни дело доходило до 60. Это звучало приблизительно так: «Привет, Герольд, хорошо, что ты обо мне думаешь. Всегда радостно знать, что кто-то настроен на ту же длину волны, что и ты. Хорошего тебе вечера, Ребекка».

В прошлое воскресенье – идеально ясный зимний день – она взяла инициативу на себя и спросила меня эсэмэской, не будет ли у меня желания покататься с ней и с Норой на коньках на льду замерзшего Старого Дуная. К сожалению, против этого проголосовало большинство в три четверти: Нора, замерзший Старый Дунай и в первую очередь коньки. Поскольку меньше всего в жизни я был создан для воздушной акробатики и даже в обычных ботинках без полозьев, а также без скользкого льда мне было не всегда легко удерживать прочное сцепление с почвой. Я немного поиграл с мыслью об объятиях с Ребеккой, но предпочел бы выполнять при этом несколько иную фигуру. А может, вовсе и не Ребекка, а Нора была приставлена туда специально для того, чтобы ловить меня, если я потеряю равновесие, подбирать меня, если я упаду, или разыскивать меня, если я потеряюсь на зеркально гладких просторах Старого Дуная. Нет уж, я не хотел подвергать себя риску. И я написал: «Сегодня, к сожалению, не могу, но, может, в ближайшие две недели нам удастся снова провести вместе хороший вечер».

В ответ я получил: «Жаль. Но вечер на следующей неделе с удовольствием. Мы могли бы снова приятно поужинать. Или ты придешь ко мне, а я что-нибудь приготовлю поесть. Я ведь очень люблю готовить, только не для одной себя!!» Это звучало баллов на 95, а с двумя восклицательными знаками даже на 96 по 100-балльной шкале развития чувства – во всяком случае, по моей шкале. К сожалению, не было никаких доказательств, что моя шкала полностью совпадала с ее шкалой.

Глава 17

София разгадывает спонсора

На звонок Софии Рамбушек я ответил невзначай.

– Герольд, я не буду долго ходить вокруг да около, – сказала она, что, по моему мнению, было выдающейся идеей. – Мы можем встретиться?

– К сожалению, в ближайшее время у меня с этим трудновато, – оборонялся я.

– Это было бы очень важно, – сказала она.

– В ближайшее время это, к сожалению, для меня трудновато, потому что…

– Одного часа мне достаточно, – настаивала она.

– Да, но один час в ближайшее время, к сожалению, было бы трудновато изыскать, потому что…

– Герольд, прошу тебя.

– А в чем дело-то? – спросил я.

– Во многом. Среди прочего, дело в моей совести и в моем профессиональном будущем. И в твоем, вообще-то, тоже, – сказала она.

Меня-то больше интересовало мое настоящее, причем не профессиональное.

– София, может, я смогу сделать это короче. Просто передай Кунцу и остальным: я по-прежнему не имею никакого отношения к пожертвованиям, и я также не знаю, кто их делает.

– Зато я знаю-ю-ю, – сказала она.

Это «ю-ю-ю» она тянула так долго, что это напоминало песчаную бурю в пустыне, по крайней мере, мне представлялось, что она звучит именно так, поскольку сам я не бывал в пустыне во время песчаной бури, я вообще никогда не бывал в пустыне.

– Ты? Откуда тебе это знать?

– Знаю. Поверь мне, я это знаю, – ответила она.

* * *

Мы встретились в «Закусочной века» во Флориани-гассе. В этой закусочной я век тому назад частенько прогуливал уроки, зависая у игрового автомата, в котором сравнительно легко можно было добиться бесплатной игры, потому что дополнительный рычаг на левой стороне постоянно погружал шар в углубление «супер-бонус». Я до сих пор так и слышу стрекот генератора случайных чисел и вижу триумфальные вспышки ярких огней, такое не забудешь за всю жизнь.

София сообщила, что собирается уволиться из «Дня за днем», вернее, быть уволенной, поскольку обстановка там день ото дня становится все хуже. Кроме того, у нее на примете есть очень хорошая работа в Германии. Шансы получить эту работу у нее высокие – занять место руководителя экономической онлайн-редакции в «Берлинер Бёрзенцайтунг». По крайней мере, она – одна из трех соискательниц, которые еще остались на дистанции в гонке за эту должность, с чем я ее и поздравил. Лучше стоять на цыпочках в немецкой экономике, чем обеими ногами по самые щиколотки погрузиться в болото австрийской бульварной прессы.

– Теперь надо, чтоб тебе просто немножко повезло, – сказал я.

– Да, а прежде всего я должна доказать им, что я серьезная журналистка, – заметила она.

– Что ты имеешь в виду под «серьезной»? – спросил я.

– Герольд, я знаю, кто стоит за серией пожертвований, – сказала она.

Одно это звучало не так уж несерьезно, если к тому же было правдой, в чем мое животное чутье сильно сомневалось.

– Я знаю, кто эта благодетельница, – добавила она.