Книга Дед - Михаил Боков

– Девчонка-то дождалась? – уточнил у Сереги Ганин. – Та, которая невинность отдала под «Белые розы»?

– Куда там! – ухмыльнулся Серега. – Через три месяца пришло письмо. Так и так, Сереня, нашла другого, прости и прощай!

Солодовников-младший пожевал задумчиво, но в следующий миг что-то вспомнил. Глаза его хищно блеснули.

– Я не понял, где мое утреннее «здравия желаю»? – спросил он Ганина. – Почему не доложился по форме?

Ганин прыснул со смеху, уткнулся в свою кружку, сделал вид, что увлеченно пьет чай.

– Я не понял? – Серега вскочил и заметался, бросая взгляды то на Ганина, то на Галю. – Правда, что ли? – начал догадываться он. – Правда?

Ганин уже не сдерживался. Уронив кружку, захохотал во весь голос.

– Ну вы даете! – Серега схватил в охапку Галю, чмокнул ее в щеку – завизжавшую, не успевшую опомниться. Притянул лапищей Ганина, полез чмокаться к нему.

– Уйди! – хохотал Ганин, отталкивая его. – Уйди, живот надорву!

Тот напирал:

– А не уйду!

Они свалились, покатились по земле. Ганин охал, слезы текли по лицу – смеяться больше не было сил. Серега все же добрался до него, припечатал губастым поцелуем щеку.

Галя хлопала глазами. Телевизионщики замерли, не понимая: драка это или назревает очередное веселье.

Ганин вытирал слезы рукой. Серега сидел на нем сверху.

– Вот черт! – повторял он. – Вот черт, добился-таки!

– Уговор помнишь?

– Помню.

– Принимай на закорки!

Потрепав его по голове, Серега поднялся, протянул руку, поднял и его.

– Один круг? – уточнил он.

– Один.

Ганин вскочил ему на спину, вонзил колени в бока, и они понеслись.

– Первая конная армия Буденного, выходи на маневр! – кричал Ганин, размахивая в руке воображаемой шашкой.

– Иго-го! – отзывался, не сбавляя бега, Серега.

– В атаку, ура-а-а!

– Ура-а-а!

Они скакали меж деревьев, и Серега взбрыкивал и раздувал ноздри, как настоящий конь.

Урожай

Металлоискатели сошли с ума. От их звона болели уши – уши контуженного накануне Ганина особенно. Курчавый Игорь возбудился: подпрыгивал, путался у всех под ногами, лишний вес в его брючках трясся. «Нашли! – кричал он, когда подельники Ганина поднимали новое железо. – Нашли!» И подгонял своих операторов: «Что стоишь? Разворачивай, давай крупный план».

Серега со Степаном выглядели озадаченно: золотая россыпь мелких железок под ногами наводила их на мысль, что здесь не все гладко. Ганин с Виктором Сергеевичем, поглядывая на них, усмехались.

Галя снимала происходящее на фотоаппарат. Ганин раздумывал: говорить ей, что все это – фикция? Девушка поддалась возбуждению телевизионщиков. Она сделала по меньшей мере сотню снимков – для некоторых ей пришлось распластаться прямо на земле, а затем сама взяла в руки металлоискатель и, конечно, сразу же подняла несколько гильз. Повернулась к Ганину, с гордостью показала трофеи. Тот вздохнул и решил, что пора сознаваться.

Улучив момент, он прихватил девушку под локоток:

– Если нужны снимки для газеты, мы можем потом, отдельно. Поставишь нас, как захочешь…

– Зачем? – не поняла она. – Эти лучше всего – живее, правдивее…

– Это не совсем правда, Галя. То, что здесь происходит.

– То есть как? – не поняла она.

Мимо прошествовал Степан Солодовников. Начавший уже и сам догадываться, он ткнул Ганина кулаком в бок. Шепнул:

– Признавайся, Андрюха. Это вы с утра накидали?

Галя все поняла. Вспыхнула, зачем-то прижала фотоаппарат к себе, словно его собирались отнять. Ганин зло зыркнул на Степана, потянулся к ней.

– Галя… Галюшка… Я как раз собирался рассказать.

За их спинами закричали.

Вдалеке, забравшись на дно оврага, стоял курчавый Игорь и потрясал в воздухе ржавым остовом «шмайсера».

– Сюда! – звал он. – Сюда! Я нашел автомат!

Глаза его блестели азартом.

Часто бывает так: приезжает случайный человек, находит гильзу, или штык, или автомат, а потом встречаешь его через несколько лет – увешанного акустикой, одичалого, бродящего по лесу. «Вот, – скажет он. – Ищу».

К иным людям железо прилеплялось намертво. И как знать, возможно, Игорь, всю жизнь просидевший в прокуренной комнатке телестудии, был одним из таких людей?

Ганин посмотрел, как бегут к Игорю телевизионщики, как он пыхтит, пытаясь выбраться из оврага, победно держа ржавую штуковину над головой.

– И это тоже вы? – спросила Галя.

– Тоже. Губернатор хотел фильма, красивой картинки, и мы решили – будет ему фильм. Я еще вот что скажу, Галя, – Ганин решил, что если рубить правду-матку, то делать это надо сейчас. С самого утра эта была их первая возможность поговорить наедине. – Когда Серега полез тискаться сегодня, то это оттого, что он все про нас знает. И остальные знают. Уговор был у нас. Соблазню тебя – Серега везет на закорках. Не соблазню, отдаю ему честь по утрам…

Он замолчал, не зная, как продолжить.

– Ты не подумай, не из-за спора это… Ты красивая, хорошая, нравишься мне, – произнося это, он мрачно про себя усмехался: «Дожил, Андрюха, до тридцати с гаком лет, а в любви ну чисто как школьник». Докончил одним махом:

– А если Серега будет и дальше склабиться, ты скажи мне… Я ему в глаз дам!

Внутри все ухнуло: «Ну, дурак! Дурак дураком!»

Девушка стояла молча, продолжая обнимать свой фотоаппарат. Ганин ждал. Затем что-то смягчилось в ее чертах, она глянула озорно, рассмеялась.

– А все-таки прав был Иван Кузьмич, Андрюша. Таких пройдох, как вы, надо еще поискать!

Солодовников-младший, заметив их движение навстречу друг другу, свистнул.

– Эй, голубки! Не могёте до конца рабочего дня подождать?

На свист обернулись все остальные, Ганин с Галей расцепились, засмущались. Ганин погрозил рыжему Сереге кулаком.

– Теперь клещом прицепится – шут гороховый, – проворчал он.

От костра они ушли в душную ночь, уже не таясь. Причмокнул с завистью Серега, мотнул головой Степан, удивился сквозь линзы очков кучерявый Игорь – всего этого не видел Ганин, который вел любить Галю в темный лес.

Лошадиными зубами рассыпались звезды. Диковинным существом слушал, подкравшись, мир. Шли на звуки, как и вчера, лесные сущности – добрые и не очень, но ни одна не посмела заступить за порог раскинутого, как скатерть, спальника, помешать.

Потом Галя гладила его по ершистой голове и почему-то причитала – по-бабьи, по-деревенски.